I Часть
"Ты слишком уверен в своих руках,
Ты думаешь, хватит сил
Нажатием ладони бросать меня в прах
Гостеприимных могил.
И ты уверен в своих правах
Увенчивать и свергать,
Ты хочешь быть Богом
Хотя бы в словах,
Огнем заливая снега."
(с) С. Сурганова
читать дальшеВ передних покоях вопреки обыкновению, не оказалось никого, и она беспрепятственно прошла в спальню.
Ещё не успев прикрыть за собой дверь, она замерла от какого-то странно щемящего ощущения.
Когда-то она также вкрадывалась в его спальню, стыдясь, наверное, больше себя, чем других. Потому что тогда, в молодости, она была уже хозяйкой этого поместья, женой синьора Капулетти. Нелюбимой женой.
От этого тогда сжималось сердце сильнее всего.
И сейчас она, словно та маленькая Камилла де Капулетти, снова прокралась в его покои. Просто, чтобы увидеть его, убедиться, что всё в порядке… насколько это может быть.
Со смертью Джульетты боль и скорбь, казалось, пропитали это поместье насквозь. Траур везде – им дышит ветер, им шелестят листья, им пахнет в тёмных переходах…
И неожиданно этот траур сломил последнюю её опору в жизни. Её мужа…
Он всегда защищал свою семью от всех невзгод, принимая удары судьбы на себя.
И всё выдерживал.
Всегда.
Потому что по-другому просто не мог.
Не умел…
Леди Капулетти быстро закрыла дверь и подошла к креслу, в котором обычно сидел её муж, на ходу поправляя атласные тёмно-бордовые перчатки.
Из-за кресла она могла видеть рабочий стол мужа – сложенные листы бумаги, чернильница, перья, две стопки корреспонденции и пару носовых платков.
Синьора Капулетти огляделась в поисках мужа, но его нигде не было, и она, ещё раз осторожно оглянувшись, скользнула в кресло, за стол.
Тонкие руки не посмели коснуться столешницы, и леди, сидя в кресле и не прикасаясь ни к чему, осторожно и жадно разглядывала, не вникая в слова, письмо, которое писал граф.
Буквы, выполненные с сильным нажимом, выглядели так, словно на бумаге не хватало места. Она знала эту манеру мужа – старательно выписывать каждую букву на послании, так как его почерк особым изяществом не отличался – крупные и угловатые буквы с то сильным, то слабым нажимом – создавалось прекрасное впечатление, что уроки каллиграфии, в свою юношескую бытность, граф успешно заменял фехтованием с отпрысками Монтекки.
Синьора Капулетти улыбнулась этому неожиданному воспоминанию, как милому подарку. Им всем сейчас не хватало чего-то, что могло вызвать улыбку.
Слишком много было слёз в последнее время.
Тяжёлый приглушённый кашель прервал её размышления.
Синьора Капулетти, быстро выскользнув из-за стола, сделала два шага назад – мало ли, как отнесётся временами вспыльчивый синьор Капулетти к тому, что она сидит за его столом…
Но, подняв взгляд на мужа, она всё прочла в его глазах.
Три шага по мягкому ковру. И два понимающих друг друга взгляда.
Руки графа дрогнули, но он остался недвижим. Не посмел.
Он постоянно указывал жене на её место, но своего, однако, тоже не забывал.
Синьора Капулетти внутренне горько улыбнулась и, подойдя к мужу, обняла его, молясь изо всех сил.
Молясь, чтобы он не прогнал её.
Потому что она хорошо усвоила, где её место…
И едва сумела сдержать вздох, когда руки мужа легли на её талию.
За почти 25 лет брака она так и не привыкла к его ласковым прикосновениям, которые были так редки…
Но объятия были не долги.
Граф вздрогнул и, оттолкнув графиню, отвернулся, сильно закашлявшись. Синьора Капулетти едва успела опереться о стол, чтобы не упасть. И сердце тут же сжалось лишь недавно изведанной болью. Болью за дорогого человека…
- Арман…- нерешительный шаг в его сторону.
Мужчина выставил руку вперёд, приказывая остановиться, и дожидался окончания приступа кашля. Потом отнял от губ платок, окрашенный кровью, и бросил его на столик.
Синьора Капулетти отошла от стола к образу Спасителя, склонила голову и, преклонив колени, быстро перекрестилась.
«Господи, зачем, зачем же ты так с нами?.. Мы же… Да, мы грешили слишком много. Но слишком сурово – забирать у родителей единственного ребёнка…»
Она вновь перекрестилась и, поднявшись, чуть обернулась.
Синьор Капулетти уже сидел за столом, разбирая бумаги. Рядом с ним по-прежнему лежало несколько платков, два из которых уже были в крови.
Лекари сказали: неизвестная слабость, одолевшая графа после похорон дочери, – чахотка. Лечится. И лечили. Но вот уж холодный ветер подул, смена года скоро, а болезнь…
Она только неумолимо подтачивает его силы. Изнуряющий кашель, слабость… Всё это должно было пройти, по уверениям лекарей.
Но становилось только хуже.
И эскулапы разводили руками.
Граф, конечно, храбрился, продолжал жить, как и раньше. Но кто, как не она, внимательная жена и добрый друг, подмечала то, как ему стало сложно подниматься по лестнице, как часто он заходился этим страшным кашлем, а когда отнимал от губ платок, он был весь в крови…
Однажды, один из лекарей сказал, впервые не ссылаясь на чахотку, что это от нервов. Что графу нужно успокоиться и отвлечься от тяжёлых мыслей о дочери, потому что они его убивают… Тогда многочисленная челядь едва удержала взбешённого графа.
Того лекаря прогнали.
А остальные вновь и вновь твердили об обычной болезни...
- Камилла,- прервал её размышления властный голос синьора Капулетти.
- Да,- она обернулась и, наткнувшись на его твёрдый взгляд, осеклась.
- Подойди. Сядь,- он указан на кресло напротив себя.
Леди, не смея перечить, присела на краешек кресла и, положив одну руку на угол стола, внимательно посмотрела на мужа.
Синьор Капулетти внимательно изучил её тоненькую руку в перчатке и одобрительно улыбнулся:
- Камилла, ты знаешь, что сегодня мы даём бал. На некоторое время тебе одной придётся остаться хозяйкой вечера. Я и некоторые наши гости вынуждены будем удалиться для переговоров. Так вот, жёны этих гостей, равно, как и остальные, не должны скучать.
Леди Капулетти кивнула, дав понять, что она исполнит его приказание.
Синьор Капулетти кивнул в ответ, отпуская её. Она встала, но из комнаты не вышла. Зашла за спинку кресла, в котором сидел её муж и положила руки ему на плечи.
Граф откинулся на спинку кресла, положил руку на тонкую ручку жены и чуть повернулся:
- Ты хотела что-то ещё?
- Я хотела поговорить,- выдохнула графиня, даже сквозь ткань перчаток ощущая бархат одежд мужа.
- У меня мало времени – постарайся побыстрее.
Синьора Капулетти вздохнула, словно собираясь с силами. Граф ощущал едва заметную дрожь её рук – волнуется. Он за руку вынудил её выйти из-за кресла и встать рядом, однако ладони не выпустил.
- Арман,- говорила она тихо, устремив взгляд в пол.- Я понимаю, что смерть Джульетты – это… удар для нас всех…
Она осеклась, видя, как потемнели глаза синьора Капулетти – цветом ставшие, как его чёрные траурные одеяния.
- Но… ах….- она присела на скамеечку для ног возле мужа.- Арман, у нас никогда не было большой любви… Да что я говорю, у нас и любви никогда не было. Но за эти двадцать лет мы сделались близкими друзьями. А теперь ты снова стал молчалив… Арман!- умоляющий взгляд.- Умоляю, не молчи. Поделись со мной! Я же вижу, на сердце у тебя какая-то страшная дума. Ты мрачен, злобен… Я боюсь. Арман! Прошу!
Она умоляюще смотрела на задумчивого мужа.
Синьор Капулетти, прищурившись, разглядывал лицо жены, а потом свободной рукой взял со стола лист бумаги и протянул ей.
Без слов.
Графиня, не выпуская руки мужа из своей, второй рукой взяла письмо и быстро пробежала глазами, а потом подняла на графа большие, полные недоверия глаза.
- Ты не можешь этого сделать,- прошептала она, качая головой.- Ты… И ему… Это невозможно, Арман!
- А что прикажешь делать?- глаза синьора Капулетти полыхнули хорошо знакомым ей злым огнём. Эта вспышка гнева вызвала новый приступ кашля, и граф отвернулся, прижимая к губам кровавый платок.
А синьора Капулетти в ужасе перебегала взглядом то на мужа, то на письмо в её руках.
И вот платок снова отброшен на стол. Графиня хотела вновь взять мужа за руку, но тот отдёрнул её:
- Ты можешь, конечно, оспорить всё это,- он указал на бумагу в её руках.- Но это не сделает чести ни тебе, ни твоему родному дому. И половина состояния отойдёт Герцогу. Герцогу, который возомнил себя третьей стороной, хотя также, как и мы грызся за власть… Это решено, Камилла.
Женщина неверяще покачала головой и нахмурила брови:
- Арман…
Её голос был настолько тих, что приходилось прислушиваться.
- Неужели ты мог подумать…
Она соскользнула со скамеечки на которой сидела, встала на колени перед креслом мужа и прижалась губами к его холодной руке:
- Я всю жизнь была примерной женой. И никогда не пойду против воли мужа.
Синьор Капулетти поджал губы и, взглянув в окно, выдохнул:
- Я знаю, Камилла. Я знаю. Ступай, готовься к празднику.
Графиня поднялась с колен и, поклонившись, вышла.
Услышав, как за женой закрылась дверь, синьор Капулетти вернулся к прерванному занятию.
Быстро дописав бумагу, он спрятал её в стол и позвонил в колокольчик. На зов тут же явился мальчик-прислужник.
- Ты разнёс напоминания о приёме?
- Да, господин,- поклонился мальчик.
- Хорошо. Иди.
Прислужник быстро вышел за дверь, а синьор Капулетти, отойдя к столу, швырнул на него окровавленный платок.
Несколько шагов, и он остановился перед камином и, вцепившись в каминную полку, резко поднял голову.
Его полубезумный взгляд скользил по семейному портрету. Точнее, по той части, на которой была изображена девушка.
Прелестный белокурый ангел.
Его дочь.
Джульетта…
И, наконец, впервые за день, он позволил себе маленькую слабость – вспомнить своего ребёнка.
И тут же нежными дочкиными прикосновениями, пусть и в воспоминаниях, ожили любовь и ласка…
«- Джульетта! К тебе можно?- как можно тише, чтобы не разбудить кормилицу, спящую в соседней комнате.
- Отец?- лёгкие шаги, быстрый щелчок замка, и она, открыв дверь, изящно присела в реверансе, подобрав полы ночного халатика.
Он проходит в девичью, закрывая за собой дверь, и оборачивается…
Джульетта, сонно потирая глазки, льнёт к его груди, облачённой в халат.
Джульетте – восемь лет.
Он легко подхватывает её на руки, а она, уткнувшись личиком в его шею, тихо улыбается. Синьор Капулетти укладывает дочку на кровать, укрывает, и сам ложится рядом.
Девочка мигом принимает ту самую удобную позу – вновь спрятав лицо на плече у отца:
- Ты меня разбудил,- сонно шепчет она.- Но это хорошо. Мне снился дурной сон.
Но это было лишнее. Синьор Капулетти и сам почувствовал, как пойманной птицей бьётся испуганное сердце девочки:
- Что тебе снилось?- он неторопливо и особенно нежно перебирает пряди её золотистых волос.
- Мне снился ворон на могильном кресте. Большой. И он хотел выклевать мне глаза…
- Что за глупости тебе сняться,- нахмурился он, укутывая дочь, как когда-то в колыбельке.- Кормилица, небось, страхи нарассказывала какие-то…
- Нет, кормилица не при чём,- её тонкий пальчик вычерчивает на его груди едва заметный узор одеяний.- Просто мне на окно села птица. И я испугалась.
- Ну вот, а теперь птиц нет. Я есть. Засыпай. Я тебя охраняю…»
Он закрывает лицо руками и резко отворачивается от портрета. И, словно наваждение, продолжает чувствовать мерное дыхание уснувшей дочери на своей шее, ощущать шёлк её светлых волос между своих пальцев, словно он всё ещё лежит рядом со своей девочкой…
Как было бы сейчас просто – протяни руку – на столе нож для бумаги. И всё. Не будет этой мучительной, рвущей боли в груди, не будет светских вечеров, на которых он вынужден присутствовать с неизменной улыбкой. Будет только холодный склеп. И Джульетта рядом. Всегда рядом…
Он поймал себя на том, что уже сделал шаг к столу.
Нельзя.
Быстрые шаги в направлении окна.
Этот вид всегда отрезвлял его.
Резко, до удара распахнутое окно.
Вдох полной грудью – и губительное помешательство отступает, когда его глазам открывается картина внешнего двора – внутренний двор, где гуляла Джульетта – отныне закрыт.
А под окнами кипит жизнь: садовники, горничные, слуги… В глубине сада занимаются фехтованием молодые люди, в другом углу сада занимаются рисованием девушки. Когда-то среди них была Джульетта…
Капулетти почти всей тяжестью опирается на руки: вот для чего он живёт.
Вот, какая картина его каждый раз заставляет возвращаться к жизни.
Все эти люди зависят от него.
От него зависит их завтрашний день, их спокойствие, их работа, их семьи, в конце концов. Те молодые люди и те молодые дамы скоро также презрительно будут кривить губы при виде семьи Монтекки. Потому что их ошибки стариков не научили ни чему… Ведь это именно их ошибки. Их, а не детей.
Виноваты главы кланов. Виноваты в том, что не смогли вовремя помириться.
- Слепец…- шепчет он, отворачиваясь от окна. Потом быстро пробегает глазами список гостей, написанный уже для себя, своим отвратительным почерком и, удовлетворённо кивнув, оборачивается двери:
- Подавайте одежды!
Свет на жилых этажах погашен. Везде.
Внизу играет ненавязчивая музыка, почти все гости собрались. Не хватает только двоих… Самых ожидаемых…
Синьор Капулетти, прекрасно ориентируясь в своём замке, в темноте прошёл до комнаты своей жены и без стука вошёл внутрь.
Синьора Капулетти стояла у окна, с какой-то затаённой грустью во взгляде рассматривая внешний сад. Одетая в платье из прекраснейших тканей, сверкающая изысканной красотой драгоценностей, она, однако, являла собой образчик какой-то тихой, потаённой скорби.
Она почувствовала, что больше не одна в комнате.
Почувствовала, что у дверей стоит её муж.
Но не шелохнулась.
Капулетти понимающе кивнул и, подойдя к ней, встал у неё за спиной.
Рядом, но бесконечно далеко.
Его движения были точно выверены, и их одежды не коснулись друг друга.
Он помнил о приличиях.
- Ты думаешь, так действительно нужно?- её ровный, но немного усталый голос.
- По другому никак. Иначе будет только хуже – грызня начнётся. И потом, это ведь будет действовать только в случае нашей смерти.
При этих словах синьора Капулетти порывисто прижала руки к губам и прикрыла глаза, и граф понял, что сказал что-то, что очень её задело:
- Ну… Будет, Камилла.
Женщина порывисто обернулась и прижалась к мужу:
- Если ты умрёшь, я тоже не смогу жить.
- Вот глупость,- он почти оттолкнул её от себя и, больно схватив за локоть, подвёл к самому окну.- Посмотри. Посмотри вниз.
Она опустила глаза и посмотрела на газон под окном.
- Ну? Думаешь, у меня никогда не было желания просто шагнуть из окна вниз? Или… помнишь, мне подарили прекрасный кинжал…
- Арман…- прошептала она, прикрывая губы пальчиками.- Что ты такое говоришь?..
- Правду, Камилла. Ты думаешь, после смерти Джульетты мне хотелось жить. Жить, смотреть на тебя, убитую горем, на кормилицу, которая не знает как ей быть теперь, на слуг, которые старательно прячут взгляд? Но я жил. И живу. Потому что… Ты посмотри, посмотри подальше. Видишь, флигель слуг. А вот нам, на втором этаже, смотри, Камилла, из окошка выглядывает ребёнок. Вот ради них всех я живу. Потому что они все надеются, что так будет всегда, что у них есть почва под ногами. Ради них, Камилла, если не ради памяти нашей дочери мы должны жить.
Он почти оттолкнул её к окну и, снова закашлявшись, отошёл на пару шагов вглубь комнаты. А синьора Капулетти так и осталась стоять, опираясь на стену и заворожено смотря на едва дотягивающегося до окна ребёнка: была видна только его светлая макушка и любопытные глазки.
Затихший кашель мужа заставил её обернуться. Капулетти прятал в рукав окровавленный носовой платок.
- Ну… ну что ты…
Графиня достала чистый платок и отдала его мужу, забрав грязный.
Граф убрал его в рукав и, выпрямившись, чуть заметно, уголками губ улыбнулся жене, предлагая руку:
- Идём. Скоро приедут главные гости.
Спустившись с боковой лестницы к началу центровой, синьор Капулетти сделал знак церимонимейстеру не объявлять, а сам, с женой, отошёл в тень, наблюдая за залом. Свет на главной лестнице не зажигали до тех пор, пока не выйдет глава принимающего дома.
- Арман, зачем эта таинственность?- прошептала синьора Капулетти, склоняя свою прелестную головку к мужу.
Тот, в свою очередь, склонившись к ней, ответил:
- Мы ждём самых главных гостей.
- Я вижу, что нет именно ИХ, но... в иные времена ты бы наоборот поторопился...
- То были иные времена,- оборвал её на полуслове Капулетти, выпрямляясь.
- Но если Монтекки придут последними... Что если они вообще не придут!
- Монтекки - хорошо воспитанная семья. Они знают, что игнорировать приглашения нельзя. Они просто прислали бы отказ. А если придут последними... Да не "если" - я в этом просто уверен. Они придут после Герцога даже если им придётся стоять за углом и ждать, пока проедет его карета... И, кажется, я не ошибся. Взгляни.
Муж и жена Капулетти устремили взоры вниз, в залу, куда входил Герцог с Герцогиней и своим вторым сыном - 12-тилетним Антонио, идущим чуть впереди родителей.
- Арман, это совсем непочтение. Идём. Нужно встретить...
- Стой!- он больно схватил её за запястье - синьора Капулетти едва подавила стон.- Я сказал "стой"! К чему это неповиновение?
Его взгляд скользнул на пол - трость, которую он держал той же рукой, выпала.
Чуть отвернувшись от жены, синьор Капулетти почти отбросил её от себя и глухо закашлялся, вновь прижимая платок к губам.
А леди Камилла, упав на колени, подняла богато украшенную рубинами трость и подала мужу, так и не поднявшись:
- Прости.
Всё ещё не выровняв дыхания, синьор Капулетти почти вырвал у неё из рук трость и кивнул:
- Поднимайся.
Синьора Капулетти вновь заняла место возле мужа, но уже ничего не говорила. Просто молча смотрела в витражное окно, что было расположено поверх входа в зал.
Гости внизу заметно нервничали, что глава принимающих не вышел встретить представителя власти...
- Взгляни,- ровный и бесстрастный голос.- Что я говорил?
У входа оживился лакей, объявляя прибывших синьора и синьору Монтекки с семейством.
Члены семейства Капулетти тут же незримо подобрались - танцы прекратились.
Первым в залу вошёл Бенволио - последний из троих друзей, наследник состояния Монтекки. За ним, рука об руку, шли Георг и Кристин Монтекки, а позади них - шлейф различных сопровождающих.
- Пора,- синьор Капулетти выпрямился, и его лицо приняло радушный вид. Леди Капулетти запечатлила на губах благосклонную улыбку, а граф, взглянув на жену, надел маску и подал леди Камилле руку. Синьора Капулетти, улыбаясь той же благосклонной улыбкой, вложила свою ручку в ладонь мужа, прикрыв лицо маской, которую держала в другой руке, и Капулетти кивнул церимонимейстеру.
Тот стукнул своей тростью, привлекая внимание и, одновременно, давая слугам знак зажечь свет на лестнице.
Супруги Капулетти начали неторопливо спускаться с лестницы, а свет уже зажжённых свечей всё ярче и ярче играл в рубинах на украшениях, масках и трости.
Пока церимонимейстер перечислял их титулы, главы дома дошли до середины лестницы, где и остановились.
Синьор Капулетти небрежно махнул рукой, останавливая слугу, и обратился к гостям с приветственной речью.
Слушая его, леди Камилла тем временем, оглядывала гостей сквозь прорези маски и при случае чуть заметно наклоняла голову в знак приветствия…
Спустя некоторое время к чете Капулетти, которые, почтительно улыбаясь, разговаривали с одним из гостей, подошёл синьор Монтекки с женой. Граф Капулетти, извинившись перед неизвестным Монтекки гостем, обернулся к ним:
- Синьор, синьора,- Капулетти чуть заметно склонились перед визитёрами.
Георг Монтекки резко кивнул и, приблизившись с почти ласковой улыбкой, сердито прошептал:
- Зачем ты пригласил нас?
- Нам нужно поговорить,- едва сдерживая кашель, ответил граф Капулетти, всё сильнее опираясь на трость.- Камилла!
- Я здесь,- синьора Капулетти осторожно коснулась локтя мужа.
- Найди Герцога и проводи его в кабинет. Мы с синьором Монтекки и синьором законником будем ждать его там.
Леди Капулетти почтительно поклонилась и исчезла в толпе гостей, двигаясь царственно и торопливо одновременно.
Глава принимающих, даже не обернувшись к удаляющейся жене, посмотрел на синьору Монтекки:
- Синьора, мне очень жаль, но разговор будет сугубо деловой.
Леди Монтекки, чуть склонив голову, посмотрела на мужа.
- К сожалению,- насмешливо улыбаясь, поклонился синьор Георг.- Леди Монтекки – со-держательница[1] нашего с ней состояния и дома. И потому она БУДЕТ присутствовать при нашем разговоре.
- Хорошо,- и, круто развернувшись, синьор Капулетти отправился к своему кабинету. Синьор Монтекки предложил руку жене, и они неторопливо двинулись за хозяином поместья.
В кабинете, в том единственном углу, где не были зажжены свечи, сидел пожилой человек, одетый, против указанного, в обычное платье – на приём он приглашён не был.
Увидев вошедшего Капулетти, человек быстро вскочил с кресла и замер в поклоне.
- Доброго вечера, синьор законник,- хозяин дома подошёл и подал руку визитёру.- Прошу Вас, садитесь за стол. По правую руку от меня.
Не слишком почтительно – только так, как требовали минимальные приличия – синьор Капулетти указал Монтекки на кресло напротив своего, а сам слишком быстро сел на своё место.
Стоять на ногах было уже слишком тяжело. Платок, лежащий за рукавом, ещё недавно бывший белоснежным, был весь пропитан кровью – уже почти засохшей.
Та же кровь клокотала в груди, почти не давая вдохнуть, режа ужасающей болью. Но показать свою слабость сейчас, перед самыми переговорами… Нет.
В кабинте вошёл Герцог:
- Синьоры, синьора,- он кивком поздоровался и, увидев приглашающий жест Капулетти, сел на единственный свободный стул.
Кристин Монтекки встала за креслом мужа, положив руки на его спинку.
Синьор Капулетти попытался набрать воздуху в грудь, чтобы ровно начать говорить, но…
Раздался стук в дверь, и в кабинет осторожно заглянула леди Капулетти.
- Синьоры, синьора, прошу прощения. Муж мой, Вас требует один из гостей. Это совсем недолго.
- Прошу прощения,- граф поднялся из-за стола.- Я вынужден просить Вас простить меня – мне необходимо отлучиться.
Синьор Капулетти, почти всем своим весом опираясь на трость, тяжелой походкой вышел за дверь. Леди Камилла тут же затворила её и, подав свою руку в качестве опоры, отвела мужа в комнату, расположенную через покои от кабинета.
Едва за ними закрылась дверь в отдельную комнату, граф быстро вынул тот кровавый платок и закашлялся.
Боль и облегчение смешались в его теле в какой-то причудливый сбор.
Но боль была сильнее.
А Камилла так и стояла у выхода, в ужасе прижавшись спиной к стене – такого жуткого приступа ещё не было.
И ей было страшно. Страшно до кончиков изящных пальцев.
Потому что тот лекарь, которого прогнали, предрекал скорую смерть.
И, кажется, он был прав.
Теперь она это видела. Видела так, как видел он, но, конечно, молчал…
- Арман!- она протянула руку и попыталась подойти к мужу.
Мгновение – и он отшатнулся, продолжая кашлять. И снова тот привычный жест «не подходи». Синьора Капулетти с бессилием смотрела на широкую мужскую ладонь с двумя ободками перстней на пальцах.
Он никогда не подпустит её к себе. Настолько, чтобы без слов принять её помощь.
Леди Камилла чуть усталым движением вынула свой последний платок из левого рукава и каким-то обречённым взглядом проследила за опускающейся рукой мужа.
Он понял, что она не подойдёт.
Потому что нельзя.
Будет просто стоять за спиной и смиренно ждать. Ждать, когда понадобиться её помощь…
Приступ почти прошёл.
Она видела это по почти выпрямленной спине, по вновь сильной хватке на рукояти трости.
Смерть снова отошла, мазнув концом своего савана по челу Капулетти.
Только задев.
Леди Камилла вдруг почувствовала, что глаза её застилают слёзы облегчения.
«Всё хорошо, хорошо…»- как заведённое вертелось у неё в голове, и тонкая ручка неосознанно поднесла уже скомканный чистый платок к глазам.
Синьор Капулетти весь выпрямился и, медленно обернувшись, всем телом прислонился к стене. Белый цвет его лица был почти пугающим в полумраке комнаты.
- Арман…- она бросилась на колени перед мужем и, схватив его влажную горячую ладонь, хотела поцеловать её.
Но Капулетти резким жестом отдёрнул свою руку, и графиня, не в силах сдерживать слёзы, осторожно взяла подол верхних одежд мужа и коснулась его губами. Две неосторожные слезинки вмиг скользнули на дорогую ткань.
- Камилла, встаньте,- его властный, вымороженный приличиями голос, от которого графине просто захотелось расплакаться. Но вместо этого она лишь сильнее сомкнула губы, лицом почти касаясь одежд графа Капулетти.
И тишина, которая была оглушительнее любого крика.
И страх. Что он вконец её отвергнет.
- Синьора, Вам муж говорит: поднимитесь с колен!
Леди Капулетти выполнила приказание мужа, опустив голову, – она не хотела, чтобы он увидел её слёзы…
И вдруг – его горячие, но уже сухие руки – на её шее. Она не успела поднять голову, как почувствовала, как его губы касаются её волос – осторожно, чтоб – не дай Бог – не повредить причёску и нежно. Так нежно, что она на мгновение забывает как дышать.
Потом чуть приподнимает голову, чтобы увидеть его глаза, а взгляд цепляется за лежащие у его ног платки, и она всё понимает.
Понимает, почему он так резко отдёрнул руку…
Руки были в крови.
И Камилла быстро, не дав ему время, чтобы опомниться и запротестовать, хватает его ладонь и покрывает её поцелуями.
Он просто вытирал кровь…
А она подумала невесть что…
«Глупая»…
- Камилла… Камилла, тише, успокойся,- его быстрый шёпот.
И, видя, что это не помогает, он осторожно вынимает свою руку из её тонких пальцев и, обхватив руками личико жены, коснулся лбом её лба.
Глаза в глаза.
И его чёткий, спокойный голос:
- Успокойся. Тебе сейчас выйти к гостям. Ты должна быть идеальна! Помни о своём статусе.
- Я помню,- быстрый шёпот и совсем детское шмыганье носом.
Граф улыбнулся и, чуть приподняв жену за подбородок, запечатлел на её лбу поцелуй, в который он вложил всю ту невысказанную любовь и нежность, что задолжал ей за те года, пока росла Джульетта…
- Вот и хорошо,- он вновь отстраняется и, одёрнув одежды, кивает ей.- Приведи себя в порядок и ступай к гостям.
Выходит из комнаты он как-то слишком быстро, на прощанье ласково улыбнувшись ей и заправляя в рукав два платка, найденных на каминной полке…
- Наконец-то, граф,- Герцог, улыбаясь, встал в приветствии.- Мы думали, что Вы забыли о нас!
- Ни в коем случае. Прошу простить меня, синьоры...- он чуть обернулся к леди Монтекки.- И синьора. Но синьор Бенволио изволил покинуть наш бал...
Он указал на окно, через которое ещё можно было видеть удаляющегося на коне Бенволио и продолжил:
- И, как воспитанный и учтивый синьор, он вызвал меня попрощаться,- трость приставлена к креслу, и сам граф Капулетти тяжело садится в него.- Итак, разговор мой будет краток. Вот - господин законник.
Юрист, сидевший по правую руку от Капулетти, поклонился.
- К чему нам законник?- Герцог непонимающе посмотрел на графа.
- Терпение,- синьор Капулетти посмотрел на синьора Монтекки.- Вы все здесь лишь потому, что... я составил завещание.
- Ха!- Монтекки откинулся на спинку кресла.- Ну, а мы тут при чём?
- И вновь повторюсь: терпение, Монтекки. Итак, как вы все знаете...- он подавил в себе чувства, и его голос звучал ровно.- Что наследников, равно, как и... наследниц у клана Капулетти не осталось. В то время как у Монтекки есть опора - синьор Бенволио.
Краем уха граф услышал шёпот главы Монтекки на ухо своей наклонившейся жены:
- Куда этот негодяй уехал?
Леди Кристин чуть заметно пожала плечами.
- Да-да,- покачал головой на слова Капулетти Герцог, не слышавший вопроса Монтекки к жене.- Выходит, род Капулетти иссяк?..
- Так вот…- граф не отреагировал на ядовито-сочувственные слова Герцога и, бросив быстрый взгляд на юриста, откинулся на спинку кресла, придерживая рукой платок за рукавом.
Законник быстро положил перед Герцогом и синьором Монтекки несколько листов бумаги – копии завещания.
Мужчины углубились в чтение.
Синьора Монтекки наклонилась, опершись на спинку кресла мужа, и, внимательно взглянув на документ, перевела взгляд на Капулетти.
Её осторожный, бархатистый взгляд скользнул по через чур бледному лицу хозяина дома, по платку, кончик которого виднелся из-за рукава, по кровавому пятнышку на руке – видимо не замеченному графом.
Она чуть приподняла голову, в надежде увидеть хоть что-то в его глазах.
Но они с тупым усердием рассматривали крестообразно сложенные в центре столе маски.
И вдруг всё это сложилось в единую картинку.
И неважный внешний вид, и это завещание…
Леди Монтекки резко выпрямилась. Это и привлекло внимание Капулетти.
Он медленно повернул голову к леди и, заметив её, полный ужаса и понимания, взгляд, чуть заметно кивнул.
И платок, который он теребил, наконец-то оказался у него в руке.
- Капулетти, это шутка?- синьор Монтекки легко бросил на стол завещание и, оперевшись локтями о стол, посмотрел в глаза сидящему напротив врагу.
- Отнюдь,- он напряжённо смотрит не на Герцога, а на его маску. Дорогую, новую маску с креплением в виде маленьких зубчиков. И отчаянно пытался предугадать реакцию молчащего сейчас Герцога. Это важно.
- Тогда я не вижу смысла в твоих махинациях.
- Не ищи чёрную кошку в тёмной комнате, Георг. Всё просто, как Божий день. Я ухожу. Наследовать мне не некому. У тебя же есть синьор Бенволио, который всё унаследует. Я просто отдаю в руки Монтекки всё своё состояние. Конечно, с некоторыми оговорками. На них обрати внимание. Ты должен будешь, пока жива моя жена, оставить за ней все наши земли и содержать её. Управлять моим делом будешь уже сам. Синьора Капулетти – женщина в природном смысле этого слова. Политика – не её. И все слуги остаются здесь, на своих местах. Им также должно ежемесячно выплачиваться жалованье.
В общем-то, и всё. Остальное – мелочи – написано в завещании.
Герцог небрежно бросил бумаги на стол и, придавив их рукой, отбил пальцами одному ему ведомый ритм. Взгляд скользнул по двум непримиримым, казалось, врагам - Монтекки и Капулетти – и остановился на созерцании белой с сиреневым маски Монтекки.
- Я не понимаю причин, что сподвигли тебя, Капулетти, на такое решение. Ведь наследник Монтекки – пустозвон,- он резко поднял руку, призывая к молчанию попытавшегося возмутиться Георга.- Возможно, когда-то он поймёт свои ошибки и остепениться, но не теперь. Я понимаю, граф, Ваше желание под закат жизни примириться, но… не слишком ли это похоже на бунт? Почему тебе наследует не жена, не кто-то из твоей дальней родни?
- Как Вы удачно сказали, Герцог,- усмехнулся синьор Капулетти, прикрытая губы рукой с зажатым в ней платком.- Под закат жизни… Как я уже говорил, моя жена, синьора Капулетти – женщина домашняя и внешние дела – совсем не её стезя. А её ветвь – семья затухающая и, прямо скажем, не слишком умная. С другой же стороны, я признаю высокий уровень моего лучшего врага,- полукивок Монтекки.- И его семейства, несмотря на Ваши нелестные отзывы о нём… Впрочем, к чему эти разговоры. Такова моя воля. Я завещаю все свои владения и имущество семье Монтекки – и дело решённое.
Граф сидел, опустив голову, и осторожно наблюдал за Георгом, однако представителя власти из виду не выпускал. Синьор Монтекки сделал чуть заметный знак, и Кристин наклонилась к нему – супруги советовались.
- Решённое?- с угрозой произнёс Герцог, поднимаясь из-за стола.- Я понимаю, что ты, Капулетти, не совсем правильно оцениваешь ситуацию. Кому ты передаёшь деньги? Отпрыску Монтекки, у которого все мысли идут лишь в одну сторону! Мы только увидели, как он непочтительно покинул твой бал!
- Герцог, не забывайтесь!- синьор Монтекки встал со стула.- Бенволио – прекрасный молодой человек. Да, в нём нет ещё опыта, но не хороните меня, пожалуйста. Уж я-то его натаскаю!
- Управлять должен тот, кто может это делать!- Герцог ткнул чуть кривым пальцем в сторону окна.- А не тот, чьи родственные связи…
- Господа, что за бес в вас вселился!- синьора Монтекки попыталась встать между мужем и Герцогом.
- Молчи,- синьор Георг оттолкнул жену от стола.
- Капулетти, ты хоть понимаешь, что попросту ставишь под удар моё влияние в городе?!- Герцог навис над всё ещё сидящим Арманом.
Синьор Капулетти поднялся, опираясь на трость:
- Понимаю. И очень отчётливо,- знакомые самоуверенно-насмешливые интонации.- Я ещё не выжил из ума.
- А мне кажется, что так оно и есть! Что за политические игры ты затеял в МОЁМ городе? Хочешь затеять новую войну! Знай, этому городу хватило и вашей многолетней вражды. И смерти ваших детей. Я не допущу никаких распрей более. С твоей смертью умрёт и ваша вражда!
Кристин, слушавшая Герцога со всё более нарастающим недоумением вдруг похолодела до кончиков пальцев – её взгляд зацепился за платок, что синьор Капулетти столь часто подносил ко рту.
Он был в крови.
И со словами Герцога о детях, Арман сильно закашлялся.
Мужчины одновременно скривили губы на это проявление слабости, а Кристин едва не бросилась к Капулетти. Остановила её лишь рука мужа, сжавшаяся на её запястье.
А непрекращающийся кашель начинал душить Капулетти.
Взгляд, полный страха и мольбы, и хрип:
- …ами…
Синьора Монтекки, вырвавшись из хватки мужа, бросилась к двери в зал, где проходил бал.
Однако вышла она туда степенной походкой и, не торопясь, осмотрела толпу гостей. Увидев синьору Капулетти и заметив, что она смотрит в её сторону, Монтекки, с очаровательной улыбкой на устах, осторожно поманила её пальчиком.
Камилла учтиво попросила прощения у гостей и неторопливо подошла к Кристин. И обе женщины, скрывшись от глаз гостей, едва не побежали к кабинету.
Синьора Монтекки осталась закрыть за ними дверь, а леди Капулетти подбежала к мужу:
- О, Мадонна… Что…- и обернулась, придерживая синьора Капулетти за плечо.- Что случилось?
Мужчины хранили молчание, на лице у законника было написано жуткое желание слиться с обивкой кресла.
Оставив мужа на пару секунд, она бросилась к столику, достала из ящика пузырёк и, перелив в чашу его содержимое, без слов отдала мужу. Тот выпил с помощью жены – и кашель стал сходить на нет.
Когда стало лучше, синьор Капулетти всем своим весом оперся на тяжёлую столешницу в попытке отдышаться. Камилла была рядом. Как его тень, ангел-хранитель, готовый в любую минуту поддержать.
- Что это?- Георг непонимающе кивнул на окровавленный платок.
- Ничего особенного,- синьор Капулетти взял свою трость, с лёгким поклоном протянутую ему женой.- Я вас больше не задерживаю, господа.
- То что ты делаешь, Капулетти, лишь результат твоего помутнения рассудка!- Герцог Веронский схватил со стола свою маску.
- Всего доброго, синьоры, синьора... Я не смею вас задерживать. Бал прекрасен - веселитесь.
Герцог, едва не рыча, взял свою трость и быстро вышел из кабинета. Синьор Монтекки задумчиво рассматривал рубиновый узор на маске синьора Капулетти. Кристин, видя, что они стесняют хозяев, потянулась к своей маске.
- Постой,- муж остановил её порыв и устремил свой всегда чуть хищный взгляд на графа.
- Капулетти, я не слишком понимаю, что ты затеваешь, но затеваешь ты опасное. Попомни мои слова.
- Благодарю, Монтекки,- хозяин дома чуть склонил голову.- Но я повторюсь, что хочу только потеснить Герцога. Пусть уже не сам. Но с моими средствами вы это сделаете. Мне совсем не по нраву, что он счёл возможным управлять нами, хотя, вы помните, его клан также боролся с нашими, как и мы с Вами сейчас. Считайте это моей маленькой местью.
На его губах на секунду появилась довольная усмешка, а глаза на мгновение приобрели ту самую хищность, что сверкнула во взоре Монтекки.
Георг на секунду оторопел, а потом подошёл ближе.
- Стойте там,- поднял руку в запрещающем жесте синьор Капулетти.- Вы поняли, я болен. Серьёзно болен. Может быть я скоро умру. И я хочу, чтобы Вы, Георг, и Вы, Кристин, знали, что с такими врагами, какие были у меня, и друзей не надо. Когда я умру, позаботьтесь о синьоре Капулетти.
И лишь теперь синьор Монтекки заметил леди Капулетти, безмолвно стоящую у плеча мужа. Изящная, красивая какой-то строгой красотой, леди Камилла стояла чуть позади мужа, как того требовали правила, но Монтекки заметил одну деталь... И понял, что несмотря на преданность и дружбу Кристин, у них никогда не будет такого...
Леди Капулетти осторожно касалась плечом плеча мужа, словно даря поддержку и тепло. И Арман принимал её. Осторожно, но он пустил её в свой мир. Мир, где уже царит предчувствие смерти.
- В таком случае, вот моя рука,- синьор Монтекки, не сняв перчатки - чего не запрещал этикет, протянул руку графу Капулетти.
Тот кивнул и, тяжело опираясь на трость, пожал протянутую руку:
- Смерть детей заставила нас задуматься, а предчувствие собственной Смерти сделало из нас друзей. Ступайте. С Богом.
Синьор Монтекки отметил, что леди Камилла вновь подошла к мужу, но ближе не вышла - за плечом.
- Прекрасный бал, Капулетти,- почти дружеская усмешка и презрительно искривлённые губы.- Как раз Вашего уровня. Отнюдь не моего.
- Разумеется,- лениво повёл рукой с зажатой в ней маской синьор Капулетти - улыбка в его взгляде более чем очевидна.- Вашего уровня балы даёт башмачник Фергюс с улицы Тибо.
И, поклонившись друг другу, Монтекки и Капулетти расстались.
Едва за гостями закрылась дверь кабинета, граф вновь закашлялся.
- Арман…- прошептала леди Камилла, которую он вновь оттолкнул от себя.- Тебе нужно отдохнуть.
- Это не твоя забота,- он убрал платок и глотнул питье из чаши.- Ступай к гостям.
- Но…
- СТУПАЙ, Я СКАЗАЛ!- обернулся он к ней – глаза метали молнии.- Ты хочешь, чтобы завтра нас обвинили в незнании этикета и неуважении к гостям? ИДИ!
Синьора Капулетти присела в покорном реверансе и пошла к выходу.
- Кликни кормилицу,- в спину ей бросил граф.- Мне нужно поговорить с ней.
Когда за ней закрылась дверь, синьор Капулетти, опираясь о стол, осторожно дошёл до кресла и сел, закрыв глаза.
Ну как он мог сказать ей, что почти не в силах идти? Что эта адская резь в глазах просто убивает…
- Синьор?- открылась дверь, и в кабинет заглянула кормилица.
- Зайди,- он махнул рукой, и женщина, войдя в комнату, поклонилась.
Он смотрел на неё из-под полуопущенных век: она сильно изменилась. Сменив одеяния на чёрные – в знак траура по двум своим умершим воспитанникам, она словно посерела лицом. Граф вдруг вспомнил, что чаще всего видит теперь кормилицу в молельне.
Она также, как и он переживает смерть его ребёнка. Его Джульетты.
Всё же к Тибальту он относился с долженствующим уважением – не более.
- Кормилица, помоги мне.
Она с удивлением подошла к хозяину и помогла ему подняться.
- Свет в коридорах погашен?- тихо, почти на ухо.
- Да, синьор. Все слуги в зале или на кухне – сверху никого нет. Распорядиться, чтобы..?
- Нет,- Капулетти прервал её и попытался отдышаться.- Это хорошо, что никого нет. Помоги мне до покоев дойти.
- Слушаюсь…
[1] Не от слова "содержит", а от соединения "СО - держит" - здесь, помогает держать, управлять.
@настроение:
Давно мечтала это сделать. Разрешение получено. С дневника автора текст удален.
@темы:
РиДж,
Друзья,
Книги,
Любовь,
Цитаты,
МаракулинАлександрЛеонидович,
АрКа