Я иду по городу, спускаюсь в метро, касаюсь перил эскалатора, вздрагиваю от движения трогающегося троллейбуса... И подмечаю, как можно было бы описать это или то, ищу какие-то красивые или точные фразы, иногда, нахожу, и, не успев преставить, кому их подарить или куда ввернуть, тут же забываю их... И думаю, зачем все это... И понимаю, что ни за чем... незачем...

А когда в голове складываются короткометражки с Шерлоком, - о, это набившее оскомину имя, от которого так тоскливо и тошно: BORING, - я напряженно пытаюсь услышать, что он говорит. По-русски. И осознаю, что не могу. И понимаю, почему не могу. Бенедикт не знает моего языка, он не может Шерлоком сказать "Это очевидно", или "Понятия не имею". Он говорит "Obviously" и "Absolutely no idea". И потому сложно влагать что-то в его уста. Я привыкла к голосу Джона, у меня нет дискомфорта от его русскоязычности. А Шерлок постоянно теряется. Но я все равно с меньшей сложностью могу написать диалог, нежели небанально и относительно точно описать действие. Внутрь им я лезть не хочу, это я уже решила. Никак заезженных обиженных и тем более самодовольных взглядов, только движение губ и глаз, чтобы трактовка шла не от меня, а от восприятия других. Но я не умею уйти от этого. Уже - не умею.

Ночью мне снятся полеты. Довольно часто. Я разрываюсь между возрастом 50 лет и возрастом 12 лет. Иногда рамки плывут, растягиваясь на воде, как волны от утиных лап, или колеблясь, как зеленые нити рыболовных сетей на поплавках. И, наверное, потому мне снятся полеты. Когда можно подпрыгнуть, лечь на плотный воздух и толчкообразно плыть. И внутри сна, где реальность всегда одинаково искажена относительно бодрствования, я всегда задаюсь вопросом, сплю ли я. И я проверяю, и оказывается, что не сплю. А потом просыпаюсь и улыбаюсь тому, как я сильно успела уйти в виртуальность, что искренне верю тому, что детская сказка сбылась, и я уподобилась Питеру Пену. Или Венди.

А сегодня мне снилась осень. Весь вечер я смотрела 34 новые папины книги по искусству. 34 великих художника. Удивительные, живые книги. Где репродукции так переплетены с текстом о них и об их авторе, что впервые мне было интересно читать. И открыла для себя Николая Ге. Совершенно не помнила его творчество. Обновила в памяти других. Потряслась раннему Ван Гогу, но не в смысле живописи, ее я не люблю, а в смысле насыщенности жизни и христианского рвения... Завидовала ему в его решимости... и поняла, что обязательно скачаю и посмотрю на английском фильм о нем с Бенедикт Камбербетчем. Я и так собиралась. А теперь обязательно посмотрю. И вот, после всех этих трех часов созерцания искусства, где были в том числе и пейзажи, не было ничего удивительного, что мне снилась осень. Хотя и зиме я бы ничуть не удивилась тоже. Это была охровая аллея кленов с песчаной дорожкой. Я парила над ней, дыша влажным терпким воздухом, и собирала кленовые листья, опускаясь легким касанием на землю. Выбирала большие и маленькие румяные прохладные листы, не обращая внимания на других людей, идя им навстречу в темную неизвестную, но не пугающую глубину. И вдруг обнаружила в руках хрупкое пироженое - песочную корзиночку с печеными яблоками. И ощутила ароматную от корицы мякоть на языке. А утром я обнаружила, что клен у дома облетел, и по городу деревья стоят почти без листьев, а желтая, почти не разбавленная другими красками, листва собрана в небольшие кучки на границе газонов. Было небольшое сожаление, что так мне и не набрать для себя кленовых красавцев.

Но все это такая vanity. Красивая тонкослойная обертка-обложка... нечеткий слой подобия чернозема, под которым вязкая черная глина, разнокалиберные мертвые камни. И все печальные концовки притч отчаянно свидетельствуют обо мне, проливающей скисшее молоко жизни щедрым потоком. Неостановимое беспощадное время - такая скучная банальность - убивает меня так же, как я убиваю его. И я все отчетливее хочу не существовать никогда, едва признавая в этом ропот, потому что существовать так - невыносимо, потому что еще более невыносимо будет потом, там, существовать без Единственного, Кто имеет смысл, и знать, что в этом существовании без Него есть только один виновник - я сама. Такая беспросветная безнадежная вечность...