Не первый день я думаю на эту тему. Ох, не первый. И параллели провожу. И с собой. И не только. И даже, пожалуй, не столько. Но вот прочтя нечто, идущее ниже (кстати - обратим внимание на страну - Италия), я еще яснее увидела Джульетту и Валентину. Просто отчетливо и ярко. Как и обоих отцов - Капулетти и Вильфора. А еще я только что сама вернулась от папы, от которого сбежала скрепя сердце ради звонка Тане...

"Младший сын просит наследство. Просить у отца наследство - все равно, что просить, чтоб отец умер. Сын, по закону, может взять наследство тогда, когда отец умирает. Говорить "я хочу наследство, и ты дай мне его сегодня" значит говорить отцу: "Я хочу, чтоб ты умер, я хочу разорвать совершенно связь, имеющеюся между нами. Я не хочу ждать, пока ты умрешь! Дай мне сейчас то, что будет причитаться после твоей смерти!".

Этот юноша по сути имеет опыт, близкий всякому человеку. Не будем думать, что этот сын был порочным. Это всего лишь сын, совершающий путь, на котором он просто не может поставить границ. Каждый из нас, мы это знаем хорошо, имел момент, когда оставил отца. Это часть нашего человеческого роста, нашей психики. Были моменты, когда мы чувствовали родственные связи с родителями как какое-то рабство.

Были моменты, когда мы хотели уйти из дома, чтобы утвердиться в своей автономии, в своей независимости. Это присуще нам, наука подтверждает это. Подумайте, вы, находящиеся рядом с молодежью на ваших приходах. Молодой человек, который хочет расти, хочет утвердиться, чувствует н е о б х о д и м о с т ь отказаться от Бога. Он чувствует, что Бог неудобен, громоздок, прежде всего такой Бог, который отождествляется с законом, с серией команд и запретов. Это должны мы осмыслить серьезно. Мы не можем освободить юношу или девушку от этого момента, от этой эволюции. Истинная проблема - в том, чтобы он или она, во время внутренней работы над собой смогли разграничить то, что присуще природе и должно быть принято, от того, что не таково. Отцовский образ Бога - это не только память об ограничениях, но также и то обстоятельство, благодаря которому он или она ж и в е т, и живет полнокровно. Почему мы любим мать? Потому, что она нас кормила. И это был знак ее любви к нам.

"Все и сейчас" - это принцип смерти. Эта революция имеется во всех нас. Нам трудно принять ограничения, мы хотим все и сейчас. У младенца это - его жизненная сила, "все и сейчас". Уже у груди матери, ища молока, он хочет его все и немедленно. Когда мы чувствуем притяжение зла, тогда связь с Богом становится тюрьмой, слушать Его становится гнетом. Исполнять Его волю становится делом тяжелым для нас, для нашего развития. И мы, словно этот сын из притчи, мы отправляемся, отдаляемся от Бога.

Заметьте, дальнейшее повествование рисует нам ситуацию, в которой нарастает опустошение, изнурение, вплоть до жизни со свиньями, животными, самыми плохими и нечистыми для евреев. Процесс, обратный творению нас и призванию нас. Как часто призвание заканчивается так, как описано здесь!

Оказавшись в такой крайней нужде, мы можем начать задавать себе вопросы. Когда сын принимает решение возвратиться, это еще не обращение. Это только начало внутренней работы. Сын хочет заключить с отцом сделку, хочет сказать ему: "Прими меня в число наемников твоих". Притча ясно говорит, что этот сын не обращен. Он просто выбирает одну из двух ситуаций: остаться в теперешней ситуации и погибнуть, или возвратиться и быть сытым, заключив с отцом сделку: "Я ему скажу, что согрешил, а он меня примет в наемники".

Это сделка, сделка, которую мы совершаем с Богом тысячами способов. Видите извращенный образ Бога? Сколько раз: Господи, я буду хорошим, а Ты мне то-то и то-то? Как рождается в нас это? Мы имеем миф, с которым ничего не поделаешь: Бог воздает добродетельным уже здесь и наказывает злых уже здесь. То есть мы усиливаемся тысячами способов поместить в сегодня то, что будет в Последний День. Сколько раз я выслышивал больных, которые говорили: "Помолись Господу, да дарует мне исцеление.

Если исцелит меня, я буду хорошей, того греха больше не совершу, не совершу". Это сделка, это наша сущность. То, как мы потупаем с людьми, мы проецируем на Бога! "О, если Ты меня исцелишь! Больше не совершу этого греха! О, если Ты меня исцелишь! Все деньги отдам нищим!.. О, если исцелишь меня, буду всегда ходить на службу!..". И вот, дальше в притче - потрясающий, необычный образ Бога. Этот отец ожидал его в с е г д а. Отец видит его и з д а л и, потому что ждет его. И это не пассивное ожидание. И затем? Отец бежит навстречу сыну, падает ему на шею (не сын, а отец падает на шею!), целует. Отец не спрашивает у него ни о чем! Не спрашивает: сын, что ты сделал, где ты был, почему не посылал никаких вестей? Не смотрит, покаялся или нет! Наши отцы (бежать навстречу стала бы мать, а не отец) сказали бы матери: хорошо, приведи его, посмотрим, покаялся он или нет: если не покаялся, прогоним его из дома, если покаялся, посмотрим. Но Бог не таков, как наши земные отцы.

Вот в этот момент обращается сын! Сын поражен, что отец вышел ему навстречу, что пал ему на шею, что поцеловал его. Вот момент обращения. Уже отцы Церкви говорили об этом. Милосердие и любовь Божия всегда предваряют наше обращение.

Как Бог обращает нас? Даря нам Свое милосердие, бесплатное и предваряющее. Вот почему сын обращен, н а ш е л с я.

Притча могла бы закончиться здесь. Как драхма, как овца, сын был найден. Но нет, дальше следует интригующее для нас продолжение. Это добавление вызывает бесконечную тревогу, потому что притча не завершена. Старший сын не хочет участвовать в празднике. Праздник должен завлекать, праздник стремится расшириться. Так сделал пастух, так сделала хозяйка драхмы, так точно делает отец. Но брат (не сосед!) не хочет войти.

В притче отец выходит дважды. Отец одинаков с обоими. "И умолял". Смотрите, кто молит и просит? Отец, не сын. Старший сын всегда был дома, никогда у него не было решимости уйти. И вот он испытывает зависть и ревность к тому, что отец сделал для "этого сына своего". Неспособность принять то, что когда найден человек, это производит радость Божию. Мы хотели бы, чтобы проклятый остался проклят. Хотели бы по крайней мере видеть правосудие. Но что на самом деле? Старший сын всегда жил дома, но он никогда не знал своего отца.

Смотрите, притча говорит, что о б а сына были вне дома. Оба далеко от отца. Один - расточал имение, развлекаясь с проститутками; другой, может быть, не был способен даже к тому, чтобы расточить что-то. Этот сын не был способен быть в общении со своим отцом, он не любил его. Он также воспринимал отца как ограничение, а наследства не просил просто из-за страха: он никогда не был способен пойти и убить козленка, чтоб повеселиться с друзьями - ожидал, что отец сам ему это предложит. Видите два извращенных изображения Бога, которые показывает нам Лука? Одно, которое имел первый, когда воспринимал отца как ограничение и желал уйти от него в область свободы, и другое, которое имел второй, находившийся дома, но из-за страха и тоски не принимавший отца и не разделявший с ним ничего?

Притча заканчивается здесь. И спросим себя мы, читатели: "Ты - где? с кем ты себя поставляешь? Каков твой суд?" До конца времен эта притча будет неизвестна нам, неисследована. Только в последний день мы увидим ответ. "

-----
"Притча о милосердном отце". Отрывок из беседы с итальянским священником Энцо Бьянки (Bose, Италия) перевод с итальянского иеромонах Арсений (Соколов) Источник
СпасиБо моему бывшему ученику Илюше )