"Любовь присуща всей природе,
как пробуждение и как награда"
(с) С. Сурганова
как пробуждение и как награда"
(с) С. Сурганова
читать дальшеКоридоры никогда не казались такими длинными и тёмными, как сейчас.
И ещё душными. Совсем нечем дышать.
Вот и спасительная дверь.
- К кровати,- коротко указал граф, и кормилица подвела его к кровати, помогла сесть.
- Спасибо,- он посмотрел на женщину.- Скажи, кормилица, была ты сегодня у Джульетты?
- Да, синьор,- она осторожно присела на возвышение, на котором стояла кровать, и посмотрела на хозяина снизу вверх.- Сменила цветы, рабочие, по вашему приказанию, завершили надпись на могилах... Скажите, синьор...
- Да?
- Вы правда хотите перенести Тибальта в этот склеп?
- Да. Мы с синьором Монтекки решили, что этот склеп станет усыпальницей обеих семей.
- Значит ли это?..
- Нет, мы перенесём только твоего любимца. И нас уже будут хоронить там же. Только мы и станем последними,- грустная улыбка.- И род Капулетти прервётся.
- Два дня назад я видела в склепе Розалину Монтекки,- кормилица попыталась отвлечь его от мыслей о смерти.
- Кто это?- брови нахмурены в попытке вспомнить - определённо, он слышал это имя.
- Это... та, которой увлекался синьор Ромео до того, как полюбил нашу бедную Джульетту.
- Что она хотела?- осторожная попытка снять верхний плащ для торжеств, чтобы облегчить дыхание.
- Наверное, тоже, что и я,- кормилица помогла хозяину и, отнеся его плащ в гардеробную, встала перед кроватью, где сидел Капулетти.- Побыть рядом... А вчера был Герцог.
- Герцог?- граф настороженно блеснул глазами и кивком указал женщине сесть на то место, где она сидела - у его ног.
- Да. Он долго стоял у изголовья гробов, и был очень мрачен. А потом оттолкнул меня и ушёл.
Синьор Капулетти сжал губы и отвёл взгляд.
Молчание было ужасающе долгим, и кормилица решилась:
- Синьор, что за думы Вас одолевают?
Граф отвёл взгляд от ночного неба за окном и строго посмотрел на женщину. Та немедленно отвела взгляд:
- Простите.
- Кормилица, послушай,- его почти мягкий голос - такая редкость - совсем не вязался с холодным взглядом.- Может статься так, что я больше не встану с этой постели...
- Синьор...- быстрый взгляд и руки, прижатые к груди.
- Молчи,- резко одёрнул её граф и, сняв с руки два перстня, протянул ей один - с крупным рубином.- Вот этот - возьми себе.
- Вы прогоняете меня?- чуть сощуренные чёрные глаза смотрят с неверием.
- Нет, что ты. Никогда я не сделаю этого. Ты будешь доживать свой век здесь, в замке, рядом с синьорой Капулетти. Вы ведь дружны?
- Да, но, хозяин, как же...
- И перстень этот возьми во исполнение моей воли.
Она с поклоном приняла перстень, поцеловав руку графа.
- А этот,- он протянул ей второй - старинный, потемневший от времени серебряный с небольшим рубином перстень.- Положи в гроб Тибальта, когда будут переносить. Прошу, сама туда не заглядывай - побереги себя.
- Это...- она озадачено повертела в руке старинное украшение.
- Это перстень главы клана. Я хочу, чтобы он остался с Тибальтом. Пусть я не так сильно любил мальчишку, как Джульетту, но он на несколько лет стал нашей отрадой... Если смогу, я сам сделаю это, избавив тебя от этой мучительной обязанности... А теперь иди. И передай леди Капулетти, что по окончанию бала я хочу видеть её у себя.
- Да,- кормилица поднялась с возвышения и, коснувшись губами руки графа, вышла за дверь.
Она смотрела у дверей, смотря, как последняя карета, увозящая гостей, неторопливо покидает их двор, и снова проклинала все эти правила, этот этикет. Вместо того, чтобы бежать туда, где сейчас её сердце - к мужу - она вынуждена стоять здесь, у дверей и ждать, когда эта карета скроется за поворотом. А она ещё и за ворота не выехала.
"Господи, да что же так долго!"
Определить, кому принадлежат шаги, раздающиеся за спиной, было легче всего:
- Что там, кормилица? Разве уснул муж мой? Мне доложили, что он проснулся лишь десять минут назад, а ты должна находиться при нём. Однако, я вижу тебя здесь!
- Синьор проснулся,- поклонилась та.- И потребовал найти его псаря, чтобы тот привёл Деймоса.
- Не нужно,- губы леди Камиллы тронула чуть заметная улыбка.- Синьор Капулетти очень предсказуем в своих поступках. Я думаю, Деймос уже у него.
- Но... Я не встретила...
- Неужели ты думаешь, что я пущу пса через главный вход?- Капулетти поджала губы.- Как синьор граф себя чувствует?
От длительного молчания ей стало не по себе.
Резкий поворот головы:
- Что?
И тут обе женщины обернулись - по главной лестнице, быстро ступая, сбежал псарь. Увидев хозяйку, он невольно отступил на полшага и склонился в нижайшем поклоне.
- И куда ты так спешишь?- благословение Богу - в этот момент карета, которую она уже начинала тихо ненавидеть, скрылась за поворотом.
- Синьор приказал позвать лекаря.
- Что? Синьора Капулетти переглянулась с кормилицей и указала на неприметную дверь, ведущую в оранжерею, около которой и располагались покои врача.
Псарь быстро последовал приказу.
- Кормилица!- леди Капулетти взяла её руку в свои.
- Всё будет хорошо, мадам,- её длинная чёрная коса качнулась за её спиной.- Синьор просто очень устал и слишком измучал себя.
Она смотрела в тёмно-карие глаза хозяйки и врала. Врала, ибо это была ложь во спасение. А леди ей верила.
Дверь позади Капулетти хлопнула, вынуждая обеих женщин отступить друг от друга и обернуться.
Врач, не удостоив ни одну из них взглядом, почти пробежал наверх.
- А мы?- леди Камилла обернулась к кормилице, враз растеряв всю свою холодность, и ища если не утешение, то хотя бы поддержку.
- Я думаю, мы можем понадобиться графу,- кивнула она хозяйке
И обе женщины, подобрав одеяния, стали неспешно подниматься по лестнице - того требовал этикет...
Сидя в передних комнатах, Камилла поняла, что в последний раз так боялась - не волновалась, а именно боялась - когда родила Джульетту. Тогда ей было смертельно страшно...
- Кормилица!- позвала леди Капулетти, не в силах больше выдерживать эту давящую тишину.
- Синьора?- коленопреклонная женщина перекрестилась на распятье, заканчивая молитву, и подошла к хозяйке.
- Ты... была сегодня у Джульетты?
Горечь от беспомощного взгляда и голоса леди Капулетти ранили сердце этой доброй женщины, и она почти со страхом поняла, что оба: и жена, и муж, прячутся за память её девочки, её Джульетты... их Джульетты от того холода и одиночества, что царит теперь в их жизни.
- Да, синьора. И у Тибальта тоже.
- Ты...
- Я буду здесь, синьора. А Вы зайдёте к синьору. Если что-то понадобиться - я буду здесь,- неторопливо втолковывала она хозяйке, как маленькой девочке.
И тут дверь спальни отворилась, и на пороге появился лекарь.
Обе женщины поднялись со своих мест и, одинаково сложив руки на груди, устремили взгляд на мужчину.
Тот старательно и долго закрывал дверь, и леди Камилла, не выдержав, спросила:
- Как он?
Лекарь обернулся, оставив в покое дверь, которая оказалась уже плотно закрытой, и подошёл к хозяйке:
- Синьора,- глубоко поклонился он, приветствуя её.
- Что с моим мужем?- почти по слогам проговорила Камилла.
Лекарь опустил голову, рассматривая золотое шитьё на подоле хозяйки:
- Ничего, синьора. Я ничего не смогу сделать,- он неожиданно поднял взгляд на замершую леди Капулетти.- Никто ничего не сможет сделать. Синьор серьёзно болен. Синьор умирает...
Леди Камилла, глухо простонав, сделала шаг назад.
- Посылайте за священником, мадам. Лекари теперь бессильны,- коротко поклонившись, он одел шляпу и быстро вышел из комнат.
Синьора Капулетти испуганно и беспомощно огляделась вокруг. Казалось, она силилась понять кто она и что здесь делает.
Осторожное прикосновение мягкой руки кормилицы, и её тихий голос:
- Мадам, я думаю, Вам нужно идти к синьору.
- Что?- кажется, будто живые, тёмно-карие глаза навек потеряли всякую осмысленность.
- Идите,- кивок в сторону двери.
- Да,- синьора Капулетти вскинулась, словно оживая. Поправила безукоризненное бальное платье, причёску, заглянув в висевший на стене щит и, толкнув дверь в комнату, с неизъяснимой грацией и отчаянием, сквозящем в каждом движении, обернулась к кормилице.
Та всё поняла без слов.
Лишь поклонилась и, накинув на плечи платок, отправилась вниз.
***
Пахло кровью...
И было очень жарко. Может быть, от этого запах казался просто невыносимым.
И она вдруг поняла, что не может сделать и шага.
Страшно.
"Надо успокоиться..."
И вновь - гордая походка, прямой стан, изящные повадки...
Синьора Капулетти остановилась перед кроватью супруга, сцепив руки в замок и отчаянно силясь не выказывать эмоций. От запаха было дурно, но без позволения мужа она не решалась проветрить комнату.
- Как прошёл бал?- голос всё тот же - властный, звучный, но совсем уже не вяжется с бледностью рук и лица, испариной на лбу, полуприкрытыми тусклыми глазами. Взгляд был устремлён не на леди Камиллу, а куда-то вглубь комнаты.
И она помнила ЧТО там.
Семейный портрет.
А на нём - Джульетта.
- Только что проводила последних гостей. Всё прошло хорошо, насколько я могу судить,- последние слова она почти прошептала, борясь с подступившей к горлу дурнотой.
Тяжёлая тишина, и синьора Капулетти уже ищет опору - комната перед глазами потеряла свою чёткость.
- Открой окно,- долгожданный приказ, и она, не до конца сфокусированным взглядом успевает заметить, как он облизывает пересохшие губы.
Почти в секунду графиня оказалась у окна и, толкнув тяжёлые рамы, с наслаждением вдохнула свежий воздух, впуская в комнату ночную прохладу и ветерок, который немедленно задул большую часть свечей в комнате.
Синьор Капулетти перевёл взгляд на силуэт жены, чётко вырисовывающийся на фоне ночного неба, несмотря на полумрак потушенных свечей.
Сильная, гордая, красивая... Покорная мужу... Приветливая с гостями... Идеальная жена.
И болью кольнула в сердце пустота: так было всегда - она возле него. Не важно где, но всегда рядом, готовая предугадать его желания... Помочь. А он всегда отталкивал её...
"Лишнее!"
Он нахмурился, прогоняя непрошенные мысли, но её силуэт неизменно шептал ему об одиночестве.
И в первую очередь о его собственном.
Невероятно захотелось, чтобы Камилла оказалась рядом - тонкая, изящная, послушная.
"Пустое..."
По собственной воле она никогда этого не сделает, а принуждать он не будет. Но телу так хотелось почувствовать не горячечный жар и полубред, накатившие полчаса назад, а простое человеческое тепло рядом...
- Камилла, сядь.
Синьора Капулетти обернулась и, чуть прикрыв окно, осторожно присела на край стоящего неподалеку кресла.
Граф еле сдержал стон усталости пополам с болью.
Конечно.
Она сделала то, что ей диктовали здравый смысл и этикет.
- Сядь ближе. Я не вижу тебя,- отчаянно пытался сказать так, чтобы ни одна предательская интонация не скользнула в его голосе.
- Куда прикажешь?- она вновь поднялась на ноги.
- Присядь рядом,- он положил свою левую руку себе на грудь, освобождая место жене.
Леди Капулетти, осторожно ступая, подошла к кровати и села на самый её краешек, боясь потревожить больного...
- Ближе,- усталый голос.
Она исполнила его приказание и села ближе, сложив руки на коленях.
- Расскажи мне о чём-нибудь,- он вновь облизнул губы и прикрыл глаза.
Взгляд синьоры Капулетти метнулся к столику, где стояла чаша с питьём и ёмкость с простой водой и куском чистого полотна на её краю.
... Веки были тяжёлые, и открыть глаза сейчас, казалось, лишь возможностью истратить последние силы.
Да и не хотелось этого, в общем-то, делать.
Было лишь огромное желание услышать её голос.
За 20 лет брака Камилла стала его тенью, сестрой, подругой...
Когда он срывал на ней свою злость, она молча сносила всё: оскорбления, боль, ненависть и... одним своим присутствием успокаивала.
- Расскажи мне о чём-нибудь,- высший знак внимания, который он мог допустить.
И прикрытые в ожидании глаза.
Устал.
Губы пересохли.
- Арман...
Он делает усилие и вновь открывает глаза...
...Синьора Капулетти быстро взяла влажное полотно и тихо позвала мужа. Он открыл глаза и, взглянув на её руки, промолчал.
Разрешил...
Леди Камилла осторожно, чтобы, не дай Бог, не вызвать гнев, касается полотном его лица, шеи, стирая пот с его кожи и кровь с губ. Затем, вновь смочив тряпицу в воде, отирает его руки. И, сама того не заметив, оставила его левую руку на своих коленях.
Чуть отодвинув ёмкость от края стола, графиня Капулетти взяла чашу с питьём и снова позвала супруга.
Когда граф открыл глаза, она попыталась помочь ему поднять голову, чтобы напиться. Но синьор Капулетти досадливо поморщился и, собрав последние силы, сел в кровати. Леди Камилла подала ему питьё, закусив губу.
Она поняла лекаря лишь теперь, увидев воочию...
Арман больше не встанет.
А это - лишь последняя демонстрация силы...
Глаза предательски защипало. Она дрожащими руками приняла чашу и поставила её на столик, ощущая, как рука мужа вновь ложится на её колени.
Синьора Капулетти поправила одеяло уже лежащего супруга и, оглядевшись, с замиранием сердца спросила:
- Зажечь свечи? Сквозняк задул бОльшую часть...
- Нет,- вновь полуприкрытые глаза.
- Ну чтож... О чём тебе рассказать?..
Она на несколько мгновений задумалась, а потом начала рассказывать о бале, который он пропустил...
Плавное течение её речи успокаивало, даря такое желанное чувство покоя. И, может быть, ему даже удастся уснуть...
Синьор Капулетти совсем не слушал, что говорит ему жена, окунаясь лишь в ощущения, которые дарил её голос. Спокойный, тихий и чуточку тягучий.
Она чувствует, что муж не злится. Больше нет этого прерывистого дыхания сквозь зубы, отведённого взгляда. Теперь он смотрит в окно и, кажется, расслаблен.
И его рука на её коленях.
Она по-прежнему боится смотреть на него, а потому отводит взгляд, переводит его на чашу из дорогого стекла на ножке чистого золота.
Питья осталось немного. Чуть на донышке.
Самое время кликнуть служку и приказать смешать ингредиенты для новой порции напитка.
Но ей не хочется нарушать то хрупкое молчаливое взаимопонимание, что возникло между ними.
Ноги и спина немного затекли от долгого сиденья в одной позе. Да и привыкла она к этой почти уже не угнетающей её атмосфере.
Не прекращая повествования, леди Камилла чуть дальше присела на кровати и расправила плечи...
Её движения вырывают его из полудрёмы, и синьор Капулетти, слегка раздражённый этим, собрался было побранить жену, но затем передумал.
В конце концов, это существо, этот ангел, что принёс ему почти успокоение, достоин доброго отношения к себе.
И вместе с этим пониманием пришло то желанное ощущение... ощущение человеческого тепла рядом. Её тепла.
Сквозь одежды и одеяло он почувствовал, как её бедро касается его бока. Не нарочно, почти не ощутимо, но эта неосторожность вызвала в нём чуть сдерживаемый восторг и благодарность.
Может, всё не так плохо?
И всё у них ещё будет?..
Желая хоть как-то поблагодарить жену за эту внушённую ею спасительную мысль, он хотел осторожно погладить её по сокрытой платьем ножке.
Однако и тут она опередила его.
Продолжая рассказывать что-то своим мелодичным голосом, графиня осторожно взяла его руку в свои.
И вновь он не смог даже нахмуриться - таким по-детски непосредственным, нежным, а главное, им самим желанным, был этот жест...
Дыхание замерло, сердце билось, как у загнанной лани...
Отвергнет?
Будет ругать?
Прогонит?..
Молчит...
Камилла вновь осторожно чуть поворачивает голову, чтобы видеть его хоть краем глаза. И с удивлением замечает, что он не сердится... Она давно научилась определять это по особому изгибу бровей.
Он спокоен...
Осторожно и, одновременно, облегчённо вздохнув, она продолжила свой рассказ, молясь Мадонне, чтобы не сбиться с этого тихого, усыпляющего ритма...
Сначала это движение своих юбок она расценила, как дуновение ветерка из приоткрытого окна, но когда её щиколотки коснулась что-то мягкое и тёплое... От огромного желания забраться с ногами на постель и истошно закричать, её удержало лишь присутствие мужа. Синьора Капулетти вздрогнула и, прошептав "О, Господи..." подвинула ноги в сторону.
- Что с Вами, синьора?- граф открыл глаза, удивлённый её дрожью, но, заметив эти манипулирования с размещением, слегка улыбнулся.
- Н-ничего, синьор,- подвинуться ещё дальше ей мешало присутствие на её коленях его ладони, а потому, когда в следующий раз её ноги коснулось уже не что-то "мягкое и тёплое", а совсем горячее и уже шершавое, она, тихо взвизгнув "ОЙ!", приподняла колени.
Видя эту комичную реакцию, Капулетти не смог сдержаться и рассмеялся.
Смех тут же превратился в надсадный, удушливый кашель, но граф, смеясь, кашляя и утирая слёзы от того и другого, каким-то загадочным образом всё же смог выпить последнюю порцию питья, что преподнесла ему вскочившая леди Камилла и вытереть губы платком.
Отсмеявшись, он в изнеможении откинулся на подушки и левой, вновь свободной от рук жены рукой, похлопал по краю кровати.
Из-под расшитых по краю простыней, свисающих до пола, высунулась коричневая с чёрного цвета носом собачья морда и тихо заскулила.
- Деймос,- всё ещё усмехаясь, протянул руку граф, и собака, ловко вывернувшись своим немаленьким телом из-под кровати, уткнулась мордой ему в руку.
- Хороший,- синьор Капулетти потрепал его по загривку.- Заскучал...
И, подняв взгляд на притихшую жену, отметил:
- Псарь забыл его после прихода врача... Надо всыпать этому мальчишке - так не следить за собакой.
- Увести его?- Камилла сделала шаг к двери, чтобы позвать псаря.
- Нет,- сдавленный кашель.- Лучше посиди ещё с нами.
Едва не задохнувшись от осознания того, ЧТО она сейчас услышала, синьора Капулетти медленно пошла к кровати мужа.
Позвал...
Позвал!
Но в эту минуту осторожно приоткрылась дверь, и кормилица, глядя прямо в глаза хозяйке, кивнула, давая понять, что её просьба исполнена.
Едва заметный знак тонкой руки - и за женщиной закрывается дверь, но Капулетти уже всё понял. Пальцы неосторожно сжали уши собаки, причиняя ей боль. Деймос тонко заскулил.
- Что, священник?- насмешка пополам с болью. Камилла вздрагивает, словно от удара.
Он всегда закрывается насмешкой...
- Зови,- рука расслабляется, и преданное животное лижет его пальцы. От этого знака вновь замершее лицо графа оживает ещё на мгновение, чтобы поласкать любимца.
- Только прежде укрой мне ноги,- грубый и строгий - как обычно.
- Может, закрыть окно?- робкая попытка угодить.
- Укрой мне ноги!- сквозь зубы процедил граф.
Леди, всё с той же полуулыбкой на губах, исполнила его приказание и, присев в реверансе, вышла за порог. У дверей она склонилась перед священником и закрыла за ним дверь в спальню.
- Синьора,- после долгого оцепенения у двери услышала она ставший почти родным за эти годы, голос кормилицы.
Леди Камилла повернулась к ней...
Кормилица со страхом, переходящим в острую жалость смотрела, как улыбка на лице хозяйки сменяется сначала бесцветным её подобием, а потом уж совсем походит на оскал животного...
Она зажимает рот рукой и бросается к женщине, вырастившей её девочку - в дальний угол - из него не слышно ничего.
Только тихие, сдавленные рыдания, и слёзы, впитывающиеся в полотно платья кормилицы...
Невысокая, приземистая молочная мать Джульетты...
Она дала её девочке то, что не смогла дать сама Капулетти.
И это роднит их...
И только поэтому высокая, стройная леди Камилла плачет у неё на плече.
Только потому, что они обе...
Скрип отворяющейся двери показался им обеим каким-то потусторонним.
Камилла медленно отдалилась от плеча кормилицы, на котором рыдала, покуда шла исповедь, и встала, дабы испросить у падре благословения.
Но к вящему удивлению обеих женщин, святой отец настолько быстро покинул передние комнаты, что синьора Капулетти не успела даже окликнуть его.
Леди Камилла с тревогой - почти с паникой - во взоре вновь обернулась к кормилице, сжав её руки в своих.
- Всё хорошо, синьора,- тихий, успокаивающий голос.- Вы можете идти к графу.
- Этель...- чуть охрипший от плача и надломленный болью голос.
И кормилица вздрагивает: впервые за долгие 15 лет хозяева назвали её по имени.
И от этого сделалось ещё страшнее. И сердце сжалось от боли за Капулетти.
- Синьора... Граф теперь один... Вам нужно...
- Я знаю, что МНЕ нужно!- чуть повысив голос, почти надменно ответила графиня и отвернулась, разглядывая своё отражение в щите.
Кормилица грустно улыбнулась.
За эти годы она выучила повадки леди Камиллы наизусть. Она знает, что означают эти дрожащие пальцы, которыми она быстро поправляет волосы; эта её нервная искривлённость губ, плавно становящаяся сначала улыбкой, потом пренебрежительной гримасской, потом самым выразительным образчиком страха и, наконец, застывает безучастным участием...
Страх...
Страх пронизал и сковал всю её фигуру: от дрожащих кончиков пальцев до изящных расшитых туфелек.
Боится.
И нервно, но почти неуловимо меняется выражения лица - ищет маску - синьор Капулетти не простит ни сострадания, ни жалости. И леди Камилла, как добрая и чуткая супруга это знает. И потому добровольно надевает маску этикета...
То, что должно быть.
И прикрикнула она не по злобе, а пробуя голос - заплаканный и чуть охрипший - он должен вновь стать звучным и глубоким.
Совсем не задумываясь о том, что делает, кормилица перебросила вперёд свою косу и стала нервно теребить ленту.
Взгляд быстрых чёрных глаз по фигуре хозяйки, облаченной в тяжёлые, дорогие одежды.
И быстрая мысль.
- Синьора, я могу идти?
- Куда собралась?- Капулетти резко развернулась и тут же прикрыла глаза в попытке справиться с головокружением.
- В свою комнату,- с поклоном ответила кормилица.- Но если я Вам нужна...
- Нужна!- прерывисто выдохнула леди Камилла.- Ступай, сделай графу питьё.
Кормилица поклонилась и быстро вышла из комнат, а графиня, толкнув дверь, вошла в спальню...
***
Священник быстро ушёл, оставив графа наедине со своими мыслями...
Слишком быстро ушёл!
Будто что-то его задело.
Капулетти ещё раз погладил тёплую морду пса, сидящего рядом, и тяжело повернул голову к двери.
Исповедь принесла облегчение, словно он, впервые за свою жизнь, переложил ответственность на чужие плечи.
Но она же и тяготила его.
Священник вынудил графа вспомнить всё то зло, что он совершил за свою жизнь. А его было не мало.
И вновь проживать моменты злодеяний ему приходилось одному.
Падре, который заставил возродить всё это в памяти, чувствовался, как проводник в тот мир и воспринимался, как сама Смерть.
И только тёплая, гладкая шерсть Деймоса под рукой. И его горячий язык, лижущий графское запястье.
И странное, с трудом преодолеваемое желание позвать Камиллу...
Исповедь кончилась.
Священник ушёл.
Пёс рядом.
И скоро вернётся Камилла.
Вернуться тепло и покой...
Скрипнула дверь, и рука рефлекторно сжалась на покорной собачьей голове.
Синьора Капулетти вошла в спальню и замерла у двери:
- Муж мой, я могу войти?
- Да, графиня, входите.
Дверь закрылась, и леди Камилла сделала шаг. Не ближе.
Граф прикрыл глаза, справляясь с желанием просто позвать её.
Она не поймёт. Она слишком хорошо знает его место... и своё. Надо сказать... Но как?
- Ближе,- голос, казалось, принадлежит не ему. Однако, она покорно склоняется и делает несколько шагов к его кровати.
И замирает рядом.
Замирает, молясь, чтобы он не увидел её лицо.
Но это было невозможно - зажжённые свечи выхватывали у темноты узкий круг возле себя. И она не стояла в тени.
Дыхание на мгновение сбилось от гнева.
"Что за вид? Это ли Камилла, так тщательно следящая за собой?"- он почти с ненавистью смотрел на заплаканные глаза, чуть припухшие губы
"Видимо кусала, чтобы заглушить вопли",- недовольно подумал Капулетти и вдруг...
Догадка накрыла его своей удушливой шалью...
Из-за него?..
"Нет, не возможно..."
- Что-то случилось в доме?- как можно ровнее спросил он, но сбившееся дыхание выдавало болезнь и волнение.
- Нет,- она поняла свою оплошность и опустила взгляд.
"Из-за меня"- ещё более ясная мысль.
В окно влетел порыв ветра и коснулся холодным дыханием своим лба графа, словно помогая.
- Камилла,- чуть более нежно и почти не официально.- Поправьте мне подушки.
- Да,- она вновь склонилась в едва заметном поклоне и стала исполнять приказание.
А он, на те секунды, что она нагнулась над ним, оказался в плену её чуть горьковатых духов.
Голова закружилась, вновь стало дурно, и он процедил сквозь зубы:
- Достаточно, Камилла. Идите. Мне нужно питьё.
- Кормилица сейчас принесет его,- ответила леди Капулетти.- Я уже приказала.
И, словно она стояла за дверью и ожидала более удобный момент, в дверях появилась кормилица.
Почтительно поклонилась хозяину и, дождавшись разрешения подойти, выпрямилась и поднесла бокал графу. Тот едва заметно поморщился, движение пальцев давая понять, что пока не нуждается в спасительной жидкости.
Кормилица поставила её на стол, убрав к выходу пустую ёмкость и обратилась к синьоре Капулетти, протягивая что-то красное с золотом, перекинутое через её руку:
- Синьора, изволите переодеться?
- Я не приказывала!- удивлённо и устало покачала головой Камилла.
Кормилица склонилась в поклоне:
- Я взяла на себя смелость, синьора, предположить, что Вам неудобно ходить в бальных платьях... Я ошиблась?..
- Ты права,- тихий, и не менее усталый, чем у жены, голос графа.- Графине нужно переодеться. Моя гардеробная к Вашим услугам, дамы.
Женщины поклонились и удалились в предложенную комнату.
Синьор Капулетти с силой зажмурил глаза и выдохнул.
"Только бы она всё поняла."
Поняла этот слишком завуалированное нежелание отпускать её. Потому что, если она уйдёт ещё раз, он больше не перенесёт разлуки. Не перенесёт холода. Не перенесёт одиночества. Потому что от душевного одиночества не спасает даже собака...
Деймос...
Граф, отпустив, наконец, шерсть собаки, приподнялся на локте и, взяв дрожащей от слабости рукой бокал с питьём.
Последнее усилие...
Глоток...
Два...
Невозможно!
Пальцы разжимаются, не в силах держать чашу, и она падает, с грохотом разбиваясь о пол.
Вновь зажмуренные глаза и в бессилии рухнувшее на кровать тело.
И от стыда невозможно спрятаться. Потому что он внутри.
И выбежавшие из гардеробной служанка и жена, в глазах которой готовая выплеснуться истерика пополам со страхом. Камилла была в одних нижних одеждах, прижимая к груди и закрываясь одновременно, своим платьем.
- Муж мой...- большие карие глаза, полные испуга.
- Идите, продолжайте гардероб,- громко, насколько позволяла тяжесть в груди, ответил граф, сопровождая свои слова выразительным отгоняющим жестом.
- Но...
- Идите!- он повысил голос, закрывая глаза.- После, кормилица, принеси новое питьё и кликни псаря - Деймосу пора на псарни.
- Да, синьор,- та, к кому обращались склонилась в поклоне и, осторожно придерживая потрясённую хозяйку за талию, увела её в гардеробную...
Правая рука Капулетти, невидимая для стоящих по левую сторону женщин, разжала судорожно стиснутый кулак.
Больно.
Стыдно.
И страшно. Боже, как страшно!
Он понимал, что уже ничего не поделаешь. Что могильный холод и страх уже не оставят его. Но Камилла... КАМИЛЛА!
Только бы она быстрее закончила смену платья.
А потом...
Как снова сказать?..
Он тяжело завалился на правый бок, прижал к губам платок и, уткнувшись лицом в подушки, чтобы заглушить звук, зашёлся страшным, булькающим кашлем...
Они появились через несколько минут - синьора Капулетти с распущенной верхней частью причёски - длинные волосы теперь сдерживались нижним обручем кос - в домашнем платье красного шёлка с золотым шитьём - и кормилица, несущая на руках платье и накидки хозяйки. Быстро поклонившись хозяину, она схватила Деймоса за ошейник, твёрдо приказав следовать за ней, по дороге взяла со столика уцелевшую пустую чашу венецианского стекла и вышла из спальни.
А Камилла вновь стояла перед мужем - красивая, покорная, холодная, неподвижная...
И он в который раз испытал неловкость и злость... на себя. Злость за то, что не знал, как заговорить с ней... Как сказать, чтобы она села рядом. И снова взяла его за руку
Синьора Капулетти рассматривала узоры на тканом ковре и боялась поднять взгляд. Она не знала, как вернуть то тепло, что неожиданно возникло между ними до прихода священника...
Дверь вновь открылась, и в спальню заглянула кормилица:
- Синьор, синьора?
Граф сделал разрешающий жест, и та открыла дверь, впуская мальчика-слугу. Тот быстро и сноровисто убрал разлившееся питьё и осколки с пола и был таков. А кормилица за то время внесла новую чашу питья и, поклонившись, вышла, затворив за собой дверь.
И снова тяжёлая, враждебная тишина.
Как быть?..
- Сядь,- негромкий, повелительный голос.
Леди Камилла оглянулась, ища стул или скамью.
- Камилла!- он вынужден был окликнуть её вновь.
Она посмотрела на мужа, и увидела, что он чуть приподнял кисть руки, лежащую на постели, словно освобождая ей место и прося взять его за руку одновременно.
Покорно кивнув, она подошла к кровати и села, как сидела до этого, обнимая лаской своих тонких ладошек его ладонь.
- Ближе.
Кажется, это слово за вечер он произнёс несметное количество раз...
Она подсаживается ближе, вновь касаясь его бедром. Он ощущает её тепло и улыбается едва заметно - одними уголочками губ.
- Я не закончила говорить о бале,- леди Капулетти сама боится своей смелости, но пути назад нет.- Я могу...
- Да, расскажите,- внешне благосклонно-спокойно разрешил он, ощущая, что словно уцепился за эту ниточку - рассказ о том, что ему не интересно. Сейчас ему важно просто слышать её голос...
Рассказ продолжился, и Капулетти абсолютно точно не мог поручиться, что знал, о чём говорилось ранее...
- У Вас руки холодные,- сказала леди Камилла, осмелившаяся прервать повествование.
Он не ответил ничего, дав понять, что понимает и принимает эту нерешительную заботу.
Графиня оглянулась на окно, продолжая машинально...
Тут граф впервые осознанно прислушался к своим ощущениям. Она уже не просто держала его руку, что полчаса назад он уже счёл бы за величайшее счастье. Она ласково, бездумно, осторожно... поглаживала тыльную сторону его ладони, а левая рука, лежащая под его рукой, переплелась пальцами с его...
Капулетти отчаянно пытался не показывать того беспокойство, что пробуждали в нём её прикосновения. Он лишь чуть пожал её руку, заставляя посмотреть ему в глаза:
- Оставьте окно, Камилла. Мне совершенно не холодно. Продолжайте рассказ.
И всё продолжилось. Тихий, монотонный голос, редкие негромкие усмешки... и поглаживание его руки её тонкими пальчиками, а потом и всей ладонью. Она доверилась ему. Они доверились друг другу...
Синьор Капулетти прикрыл глаза, сдержав блаженную улыбку, и весь окунулся в ощущения, которые дарили ему её прикосновения...
Леди Камилла сама слишком поздно заметила своё вольное движение - поглаживание его руки. Но муж не возражал. Она краем глаза отметила его умиротворённое выражение лица и, глядя прямо на бокал питья, продолжала рассказ...
Когда повествование закончилось, синьора Капулетти замолчала, ожидая дальнейших повелений. Пальцы всё также нежно ласкали руку графа, но он молчал...
Всё внутри сжалось. Несчастная женщина, окаменевшая от невозможности поверить в необратимое, осторожно повернула голову.
Глаза синьора Капулетти были закрыты.
А колеблющееся пламя свечи освещало неподвижную грудь графа.
Ни вздоха.
А леди Камилла всё ещё продолжает поглаживать его руку, отказываясь верить в происходящее и остекленевшими глазами глядя на его умиротворённое лицо...
- Пресвятая Дева... нет...
Она осторожно положила руку мужа ему на грудь и, соскользнув с кровати, упала на пол на колени. Её тонкие нервные пальцы судорожно перебирали содержимое лекарской сумки - он оставил её у самой кровати.
"Где же... Где же оно..."
Вот.
Пальцы замерли, не в силах коснуться тонкой зеркальной поверхности.
"Не теперь..."
Отбросив робость, леди Камилла схватила зеркальце и, присев на краешек кровати, нагнулась над мужем. По щекам снова текли слёзы - горькие, горячие...
"Пусть, пусть он откроет глаза, разгневается, прогонит... Только бы был жив..."
Дрожащая тонкая ручка подносит зеркало к губам графа Капулетти...
Секунда оглушительной тишины, растянувшаяся на века...
И запотевшее стекло...
"Дышит... Господи, ДЫШИТ!"
Лёд, сковавший всё её существо, прошёл, оставляя место почти горячечному жару.
"Всё хорошо... Господи, помоги..."
И вдруг - испуг.
По-мужски крепкая, пусть и ослабленная болезнью, хватка на её запястье. Зеркало выпадает из пальцев, а в глазах застывает ужас. Она медленно, внутренне сжавшись от страха, перевела взгляд на его лицо.
Открытые глаза - чёрные от сгустившегося полумрака... или от гнева... или от того, что она видит сквозь пелену слёз?..
- Что ты делаешь?
- Прости,- она склоняет голову - это последнее ей доступное средство защиты - только бы он не видел слёз - и отклоняется назад. Подальше.
- Синьора,- тихий и твёрдый голос его - и она впервые не реагирует. Не повинуется. Отчаянно пытается справиться с потоком слёз...
Граф, поджав губы, поворачивает голову вправо - хороший способ показать, как он недоволен - отвернуться.
Отвернуться и... Капулетти потерял дар речи, глядя на блестящее в складках одеяла зеркальце.
И картинка сложилась воедино: и дрожащие руки жены, и её слёзы которые, как она не пыталась их скрыть, он увидел, и эта стекляшка...
Капулетти осторожно повернул голову к жене и прикрыл глаза, справляясь с головокружением.
Она всё ещё прятала лицо, стараясь побыстрее успокоиться. Но слишком свеж был испуг, почти животный страх и лавина облегчения...
"Жив, жив, жив...- вертелось в голове.- Господи, Пресвятая Дева Мария, спасибо..."
- Камилла...
Ни нотки повелевания, гнева и превосходства. Просто зов.
Она осторожно поднимает голову, готовая тотчас упасть на колени перед мужем, и принять заслуженное наказание.
Ослушалась...
Впервые.
Он медленно, словно стараясь запомнить каждый росчерк вышивальщицы на её платье, поднимается взглядом от её сложенных на коленях рук по небольшим складкам платья. Чуть останавливает взор на богато расшитом пояске под самой грудью...
Грудь.
Плечи.
Губы, глаза...
Заплаканные глаза, из которых всё ещё льются слёзы.
"Бедная моя..."- вслух он этого не скажет никогда. Про себя - можно.
И вновь почти болью кольнул холод - его рука больше не была в объятиях её изящных ладоней...
И эта её отдалённость.
Всё смешалось в клубок боли, холода, одиночества, смертельного страха и жажды тепла.
Только сейчас, только раз. Только раз ощутить то чувство, на которое с детства было наложено табу - искренняя нежность.
На любовь он и не рассчитывал...
Только одно прикосновение...
- Камилла,- горло пересохло, словно не давая ему и на смертном одре поступиться правилами.- Поцелуй меня.
Леди Капулетти замерла, не решаясь поверить в услышанное.
Он... Он... Муж... Арман... Любимый... Разрешил... Разрешил, словно прочитав её мысли.
Она нагнулась к мужу, осторожно, почти неощутимо опираясь рукой на постель и...
Граф понял какую ошибку совершил.
Не то. Нельзя.
Он не знал, откуда взялись силы - минуту назад он с трудом мог пошевелить рукой. А может это и не силы, а огромный страх за жену - не ту навязанную невесту, услужливую графиню. За ту, другую, которая была другом и... может быть даже любимой...
Капулетти с почти горестным вздохом отвернулся:
- Не так... В лоб...
Леди Камилла зажмурилась, силясь не расплакаться...
"В лоб?.. Как покойника?.. Нет. Нет, милый мой... Только не я. Нет."
Быстро открытые карие глаза, поддёрнутые пеленой слёз - и она видит, что муж вновь повернулся к ней. Веки сомкнуты...
Она сама закрывает глаза, чтобы не испугаться потом его взгляда, и, вложив в поцелуй всю свою любовь и нежность, прижалась губами к его губам.
Радость, наслаждение, смятение - все эмоции пронеслись вихрем, оставив ему после себя послевкусие - страх.
"Нельзя. Нельзя..."- кричало всё его существо.
Но измученная долгим истязанием душа сдалась. Она тянулась навстречу этой замершей в ужасе женщине - его жене.
Она осмелилась.
Осмелилась ослушаться и помочь ему.
Смелая, сильная и...
"Неужели любит?"- мысль словно выбила почву из-под ног.
Граф изо всех сил старался отбросить эту абсурдную мысль, но губы всё ещё хранили тепло её поцелуя.
"Не побоялась... я же заразен. А она..."
И сердце сжалось болезненной нежностью, едва он увидел её слёзы вновь. Он ничего не сказал - только смотрел...
"Заразен... Камилла..."
И, подавив те нежные чувства, что появились в нём, граф вновь отвернулся и выдохнул сквозь зубы:
- Не надо было...
Его слова били по самому больному. Но она была тверда в своей воле и не жалела о поцелуе. Только слёзы почему-то текли и текли из заплаканных глаз. И отчаянье накрывало волной...
"Ослушалась..."
Но как можно не ослушаться, когда он рядом и впервые не гонит, а позволяет любить себя? Просто любить. Просто быть рядом. А ей так этого хочется...
Он - сильный, строгий мужчина, а она... она всего лишь хрупкая, слабая жена.
"Слишком слабая"- в отчаянье думает она и, не в силах более бороться с тяжестью, с которой давит на неё болезнь мужа и его упрёк, леди Камилла закрывает глаза - слёзы сдержать не удаётся вновь - и прячет лицо у него на плече.
Граф с некоторой долей удивления смотрел на жену. Всегда сдержанная и строгая, сейчас она могла бы жестоко разочаровать его в себе. Если бы... Если бы не то письмо, что он написал в ночь после составления завещания. Потому что он понял, что то, что писал - не было ошибкой.
Изящные плечи жены чуть вздрогнули, словно от сдерживаемого всхлипа, и он услышал слова, что она прошептала:
- Прости меня... Я так люблю тебя...
В одну секунду он разучился дышать, думать, размышлять... Всё его существо помнило только одно слово "люблю" и горячие слёзы на плече. И жгучий стыд:
"Господи, у кого я прошу быть сильной? У без часа вдовы? У женщины, обычной женщины... Моей женщины... Любящей женщины... О, нет. Она не обычная. Она - моя. Она любит... Любит меня... Камилла..."
Её рыдания рвали ему сердце...
Хоть как-то успокоить. Успокоить ту, что скрасила его последние часы своей любовью. И он почти полюбил в ответ...
Левой рукой граф осторожно обнял Камиллу за талию, а правой коснулся длинных, перекинутых через плечо, тёмных волос... Утешить. Попросить прощения... Вслух он не сделает этого никогда... А ещё... Так хочется тепла...
"Господи, хоть раз..."
- Камилла, ложись. Ложись ближе. Отдохни.
В недоумении поднятая голова и вопрошающий взгляд испуганных глаз: неужели не ослышалась.
- Ты устала,- его рука с её волос соскользнула на плечо.- Ложись.
Он чувствует, как она, поджимая ноги, кладёт их на кровать и, тяжело вздыхая, не смея повернуться, касается головой подушки.
Она рядом.
И Капулетти в который раз благодарен чуткой и понимающей жене - он не смог бы сейчас видеть её лицо.
***
День и первая половина ночи со всеми их тяготами и ужасами отступили, принеся с собой живительный сон.
Леди Камилла ещё долго лежала, боясь пошевелиться, прислушивалась к чуть неровному, но улучшившемуся дыханию супруга. Но усталость заставила её сначала утомлённо прикрыть глаза, а потом и вовсе уснуть, подложив ладошку под щёку.
Синьор Капулетти ещё долго прислушивался к её дыханию, перемежаемому тяжёлыми всхлипами - она никак не могла успокоиться - и не шевелился. Пусть он лежал рядом, но вновь не смел её коснуться.
Даже после, такого смелого, её признания. Он просто не мог поверить. Он... Она... Это не возможно...
И вот, кажется, уснула. Граф, сжав губы и прищурив от боли глаза, помогая себе правой рукой, прилёг на левый бок, чтобы быть ближе к сжавшейся почти в клубочек супруге.
Получилось
Тяжёлый, долгий выдох и с трудом открытые глаза. Боль затаилась где-то в глубине груди, готовая в любое мгновение сорваться новым приступом. Осторожная рука легко ложиться на её плечо - проверить: крепок ли сон.
Спит.
И тогда - та же рука - совсем осторожно обвивает её талию, хоть из горла рвётся сдавленный стон боли: чуть-чуть, немного, лишь на минуту почувствовать то, что упущенно, что могло быть...
Лицом граф приближается к пышным, тяжёлым, чуть волнистым волосам жены и втягивает в себя воздух... Её запах... Не духи. Запах.
Совсем другое, что-то женское... Похоже пахло от Джульетты...
Джульетта...
Он прикрыл глаза и, выдохнув, вновь вдохнул такой знакомый и родной запах.
Стоп... Походит на сумасшествие... Это не Джульетта... Пора отпустить дочку... Перед ним - его жена - леди Камилла Капулетти.
Это её запах...
Он третий раз вдыхает и, не в силах бороться с давящей болью в груди, почти со стоном откидывается на подушки. Кашель вновь режет горло, заставляя собрать силы, которых уже не осталось, и повернуться на другой бок.
Платок.
И уткнуться в подушки.
Только бы не разбудить...
Жарко...
И кашель...
Тонкие руки с силой сжимают его плечи - граф в испуге оборачивается - разбудил. Она повернулась лицом к нему, совсем близко. Осторожные пальцы тянут его назад:
- Облокотись на меня,- тихий, взволнованный голос.
Капулетти осторожно прислоняется плечом к жене, и тут же - новый приступ кашля. Прохладная влажная ткань коснулась взмокшего лба и висков.
Ещё движение, и он видит краем глаза бокал.
Леди Камилла осторожно отстраняется, помогая супругу лечь и, поддерживая его голову, даёт питьё. Осторожно.
Но руки не дрожат.
Сейчас нельзя.
Кашель унялся, и Капулетти, тяжело дыша, откинулся на подушки. Леди Камилла поставила бокал на стол и, вновь взяв влажное полотно, прилегла рядом с мужем, осторожно касаясь тканью лба графа, промокая пот. Чуть касаясь...
Она чуть нагнулась и, вслед за полотном, касалась губами лба и висков супруга.
Синьор Капулетти прикрыл глаза.
"Так и надо. Я болен... Она, наконец, одумалась..."
И тут же, словно опровергая его горькие мысли, графиня осторожно поцеловала его губы...
- Синьор Монтекки... Синьор!
- Пошёл к чёрту!- что-то тяжёлое пролетело во тьме комнаты и стукнулось о предусмотрительно прикрытую дверь, которая, впрочем, вновь открылась:
- Синьор! К Вам гонец.
- Какой ещё... гонец?- мужчина рывком поднялся с постели и приказал подать ночные одежды. В смежной комнате раздался шорох, и из-за двери, соединяющей их, вышла леди Монтекки, кутаясь в чёрный, с зелёным переливом халат. Чуть хромает - трость с сапфирами слабо поблескиевает в свете луны, проникающем из окна:
- Что-то случилось?
- Пытаюсь узнать,- граф Монтекки закончил ночной гардероб и, предложив жене руку, пошёл за слугой...
Внизу, в гостиной у входа стоял закутанный в плащ гонец. Увидев Монтекки, он преклонил колено.
- Что у тебя?- Георг помог жене сесть в кресло и встал рядом, вальяжно облокотившись на спинку.
- Синьор,- гонец едва отдышался.- Синьор Капулетти умирает.
- Что?!- супруги переглянулись...
Она снова уснула.
Граф Капулетти с улыбкой посмотрел на склонённую к нему голову.
Любое движение вызывало жестокий приступ кашля, и потому он уже не решался поднимать руку, чтобы коснуться её лица, её волос. Лишь нашёл пальцами ладонь жены и осторожно сжал её.
Всё хорошо.
Она рядом.
Её горячая изящная ладонь - вот то, что ему сейчас нужно для существования. Для понимания, что он ещё здесь...
Граф осторожно склонил голову к её, так доверчиво прижавшейся к его плечу, голове и прикрыл глаза...
- Кристин!- синьор Монтекки обернулся к дому.
С лестницы быстро сошла леди Монтекки и, кинув трость служанке, села в портшез...
Синьор Капулетти открыл глаза - за окном расцветало новое утро. Утро его последнего дня. Он очень хорошо это понимал...
Стража прогромыхала под окном, знаменуя начало четвёртого часа, защебетала какая-то дурная птица... Граф улыбнулся, взглянув на жену, всё ещё спящую.
Шея затекла, но повернуть голову не было ни возможности - из-за боязни потревожить сон супруги - ни, к его удивлению, сил.
Но кашля не было, и он, снова улыбаясь, глядя на Камиллу, сжал её руку.
Синьора Капулетти быстро приподнялась на локте, с беспокойством смотря мужу в лицо:
- Арман?
Вместо кивка - прикрытые веки, и леди Капулетти с болью замечает, что они покраснели. Но из груди вырывается вздох облегчения.
"Жив. Уже утро, а он жив..."
Безумная надежда и...
- Ты спал?
- Да,- и лёгкий кашель.
Красивые губы на секунду прижимаются к его лбу, проверяя температуру. И осторожная улыбка:
- Приказать принести завтрак?
- Нет,- вновь сомкнутые веки.- Пить.
- Сейчас.
Она помогла ему напиться и, отставив бокал, села на кровати.
Утренний холод резанул по согретым теплом Камиллы боку и руке. Только кисть...
- Камилла.
- Да?- она, всё ещё скрывая любовь во взгляде, смотрит на него, чуть наклонив голову.
- Ладони холодные...
Она вздыхает и открыто улыбается: разрешил, допустил. Не украдкой. Просто. Пустил.
Граф сжимает губы - единственное, что он может себе позволить даже сейчас - это подобие улыбки. Синьора Капулетти осторожно берёт его руку в свои и гладит, согревая в своих руках. Потом, внутренне сжавшись, подносит её к губам и согревает своим дыханием. И снова смотрит на мужа.
И осознание того, что он не гневается, а, кажется, рад этому её жесту, наполняет душу теплом.
Едва заметное движение бровей даёт ей понять, что ладонь согрета. Она осторожно положила его руку ему на живот и вновь боится приблизится. Чуть заметная улыбка - если бы были силы - она была бы уже настоящая. И попытка что-то сказать... Не понятно.
Медленно облизнул сухие губы. Умоляющий взгляд...
Леди Капулетти провела краем влажного полотна по его губам, смачивая их, и наклонилась:
- Что?
- Открой окно,- пытаясь унять какую-то странную дрожь просит он.
Длинные, полураспущенные волосы жены легли ему на плечо. Их тяжесть приятна, но что-то страшит.
Теперь она прикрывает глаза в повиновении его приказу:
- Сейчас.
И понимающе улыбнулась.
И поцелуй.
Снова.
"Камилла... Страшно, Господи, как страшно!"
И будь у него силы, он бы схватил её за руку, и она бы осталась. И он бы сказал ей, как жутко давит на грудь одеяло, как он не чувствует ног, как совсем замёрзло тело... И как душно... И как страшно.
И он, да, он несомненно поцеловал бы её. Её, спасительницу, его опору, его подругу, его любимую жену...
Она вновь как-то по-матерински улыбается и встаёт. Платье словно стекает за ней с кровати. И медленная поступь. До окна несколько шагов. Окно почти напротив кровати...
Он видит, как она идёт - неспешная, грациозная, красивая... и любящая.
А ещё любимая.
Как поздно...
Как поздно он всё это понял!
Как трудно дышать...
Глаза в испуге расширяются - дышать... Камилла...
Вдох...
И её силуэт на фоне распахнутого окна, на фоне восхода.
И его улыбка. Сквозь слёзы...
Окно не закрыто, потому она легко распахивает его и, опираясь на подоконник, улыбается встающему солнцу:
- День будет хороший... Вот бы Бог послал нам такой же день через две недели. Мы бы с тобой уже могли в сад выходить. Взгляни, какой рассвет...
Она делает полшага в сторону и... вдруг осознаёт, что не слышит ответа...
Камилла понимала, что он не сможет ей ответить - слишком тяжело да и сил почти нет - может быть после завтрака, но... какое-то чувство толкнуло её, принося с собой словно оклик.
Он не ответит никогда...