ЭПИЛОГ
"Не путай конец и кончину..."
(С) О. Митяев
(С) О. Митяев
читать дальшеДве недели.
За окном прекрасная погода.
Всё так, как она и просила.
Только уже без него.
Тонкая, изящная, она ровной плавной поступью подходит к окну и смотрит в сад. Всё также… цветы, птицы в клетках… взгляд вверх – солнце, плавно заходящее за здания…
Только без него…
Пальцы судорожно сцеплены в замок, голова наклонена в попытке сдержать слёзы.
Уже две недели…
Словно два года…
А она устала без него, устала от общения со всеми этими… родственниками… Ей хотелось только тишины. Тишины в склепе…
Но ходить к мужу синьор Монтекки разрешил ей только с кормилицей, а та сейчас занята – помогает убирать после приёма…
Тяжело…
Стук в дверь.
- Кормилица, это ты?- полуоборот и рассеянный взгляд. На дверь. Или мимо…
- Нет,- грудной, чуть высокий голос.- Это я. Можно?
- Входите,- синьора Капулетти медленно села в кресло и расправила складки платья.
Чёрное…
Как его глаза в минуты гнева…
Дверь тихонько скрипнула, и в комнату вошла синьора Монтекки – в платье, настолько тёмном, что можно принять его за чёрное. Нет. Тёмно-бордовое.
Тяжёлая поступь – и прикрытая дверь.
- Как Вы?- Кристин на секунду прислонилась спиной к двери, а потом, сделав шаг к Камилле, попыталась заглянуть той в глаза.
Синьора Капулетти не ушла от взгляда, а встретила его с высоко поднятой головой:
- Всё в порядке, графиня. Благодарю за заботу обо мне.
Монтекки поджала губы и сделала пару шагов вперёд:
- Камилла, прошу Вас, не считайте нас за врагов. Мы искренне хотим помочь!
- Я понимаю и благодарю вас за это,- склонила голову Капулетти.- Но сейчас я хочу лишь остаться наедине с собой и с моим мужем. Скоро придёт кормилица и...
- Идёмте сейчас! Идёмте вместе,- рука Кристин схватила ладонь Камиллы.- Я провожу.
Заплаканные карие глаза с неверием смотрят на жену заклятого врага. Когда-то врага. Сейчас Монтекки стал чем-то... непонятным.
Не друг и не враг.
- Вы... правда можете это сделать?- осторожно.- Я в силах подождать...
- Идёмте!
Склеп встретил их холодом, хотя на улице было тепло, и... двумя стражниками, стоящими у внутренних дверей.
- Что...- Камилла испуганно прижала руку к губам.
Синьора Монтекки повторила её полувосклицание и, прищурив глаза, посмотрела на двух мужчин. Те немедленно открыли внутреннюю дверь и поклонились.
Женщины, приподняв передние края платьев, вошли в склеп…
Синьора Монтекки устало провела рукой по саркофагу, в котором покоилось тело её сына. Её маленького Ромео.
Жизнь её сильно била, но никогда она не думала, что будет вот так стоять. Над мёртвым сыном. Ласковым, любимым сыночком.
Ромео…
Кристин подняла голову и мутным взглядом посмотрела на стоящую спиной к ней леди Камиллу. Какая-то сникшая, с опущенными плечами, она стояла и ласково поглаживала холодный мрамор саркофага синьора Капулетти, враз скинув с выбитого на нём имени лепестки лилий. Леди Монтекки не видела, но была уверена, что леди Камилла обводит пальцем буквы имени её мужа, высеченные на крышке.
Взгляд Кристин скользнул на вместилище тел брата и сестры, стоящих рядом: Джульетты и Тибальта. Не отнимая руки от саркофага сына, она обошла его и другой рукой коснулась имени Джульетты, высеченного на крышке белого мрамора.
Бедная девочка…
«Она могла стать нашей дочкой…»
Усмешка.
«Если бы этот упрямый собственник Капулетти позволил…»
Вздрогнула – дверь за спиной резко раскрылась, и в склеп почти вбежал синьор Монтекки. Кристин обернулась, взметнув подолом платья, и, подойдя к мужу, склонилась в почтительном поклоне.
Быстрый удар и злой шёпот:
- Я тебе сказал, чтобы ты была в поместье? Какого дьявола тебя понесло сюда?
- Синьор, мы только…- попробовала вступиться Капулетти.
- Я не с Вами разговариваю, синьора!- огрызнулся Монтекки, вперив взгляд в не вставшую с колен жену, в её светлые волосы. Синьора Монтекки не была коренной итальянкой, и это – единственное, что неимоверно бесило в ней её мужа.
- Я проводила синьору Капулетти,- тихий голос чуть прерывается, словно она сдерживает… слёзы?
- Я не подозревал в Вас возможности ослушаться,- Георг расправил плечи.- Заканчивайте. Я жду вас у входа.
Двери захлопнулись за его спиной…
Леди Капулетти немедленно, придерживая платье, подбежала к леди Монтекки и помогла ей встать. На её удивление и быстрые нервные расспросы, Кристин расхохоталась. Тихо, нервно, но расхохоталась. Взяв руку Камиллы в свои, она, глядя в карие глаза Капулетти, прошептала:
- Не пугайтесь за меня, дорогая Камилла,- Кристин оперлась на поданную руку и поднялась.- Я и не то стерпела в своей жизни. Как, впрочем, и Вы. Я не надеюсь, что сей вздорный муж, которым был Ваш супруг, мир его праху, не поднимал на Вас руки.
- Это не важно,- вдова сделала шаг назад…
Когда они вернулись в дом, и синьора Капулетти заперлась у себя в комнате, в дверь её покоев постучали.
- Кормилица, открой!- кликнула леди Камилла, перекидывая нити вышивки из одной руки в другую.
Из смежной комнаты быстро вышла кормилица и, отперев дверь, пустила в комнату священника:
- Синьора, это к Вам…
Леди Капулетти подняла голову от полотна и почти с ужасом, который, впрочем, не отразился на её челе, узнала того самого священника, который исповедовал её мужа…
- Что Вам нужно, святой отец? – спросила она, когда страх почти улёгся, и синьора Капулетти подошла к посетителю.
Тот посмотрел леди в глаза и протянул конверт:
- Вот. Возьмите, синьора. На исповеди синьор Капулетти велел мне передать его Вам. После его смерти. Через две недели,- голос падре был на удивление глух, и Камилла, холодея, узнавала эти характерные нотки.
- Благодарю Вас, святой отец,- ни тени на её лице, ни волнения в её чертах – Арман гордился бы ей.- А сейчас кормилица проводит вас в кухню и накормит. Во имя памяти моего мужа.
- Благодарю, не нужно, синь…- он не договорил, отвернулся и закашлялся, прижимая руку к губам. Кормилица, стоящая сбоку, вскрикнула и отдёрнула к себе хозяйку.
Руки священника были в крови…
Он торопливо вытер их о внутренний край верхней сутаны, поклонился и, не слова не говоря, вышел. А женщины стояли, с неверием смотря друг на друга. И кормилица, после долгого молчания, наконец осмелилась:
- Синьора… Вы хорошо себя чувствуете?
Капулетти отвела взгляд и посмотрела на щебечущую за окном птицу:
- Я понимаю, о чём ты думаешь, кормилица. Но ты видишь – результаты заражения уже проявились бы. Я здорова.
- Дай Бог,- она быстро перекрестилась и ушла в свою комнату.
А Камилла, наконец ощутив у себя в руке шерховатый конверт, быстро вышла из комнаты.
Она не знала, куда идёт – комнаты сменяли одна другую, а все её ощущения сосредоточились на небольшом сложенном листе в её руках.
На стенах она с изумлением заметила щиты , витиеватые кинжалы, мечи…
Она в мужской половине.
И перед ней дверь.
Дверь в покои мужа.
Рука неосознанно ложиться на ручки двери и пробует её открыть. Не получается.
Тогда желание попасть в комнату овладевает всем её существом, и она, всё ещё дёргая ручки, зовёт Марко – слугу мужа.
Он прибегает почти сразу и, выслушав её приказ открыть дверь, замирает в поклоне:
- Синьора, так совсем не прибрано. Со времени смерти мы…
- Открывай!- она с трудом узнавала свой голос.- Быстро.
Слуга мгновение возится с ключами, потом получает подзатыльник от лёгкой на руку Камиллы и отпирает дверь. Синьора Капулетти обернулась к нему:
- Ступай,- и, зайдя, закрыла за собой дверь.
И тут силы оставили её.
Во мгновении ока растеряв весь свой так тщательно создаваемый образ хозяйки, она вновь стала просто покорной женой.
Она сделала несколько неуверенных шагов, дойдя до рабочего стола мужа, и в изнеможении духовных сил опустилась на ту самую скамеечку у стула мужа, где столько раз сидела, стараясь быть ближе, но в ответ получала лишь холодную отстранённость.
Сейчас она была бы рада и этой отстранённости, а не виду незастеленной смятой постели – слуги так и не прибрались здесь после того, как тело мужа унесли.
Они так всё и оставили.
Просто заперли комнаты…
В руках прошелестел неосознанно чуть сминаемый конверт. Камилла, опомнившись, взяла ножик для бумаги, и взрезала внешний пергамент.
Тонкие пальцы держали чуть смятый ими самими кусок бумаги, а взгляд, перескакивая с буквы на букву, скользил по бумаге. Почерк ровный, как всегда. Тот самый, официальный.
«Синьора,
Ваш муж болен. И потому он счел необходимым написать Вам это письмо как некоторое напутствие в Вашу дальнейшую жизнь вдовы синьора Капулетти, а так же для того, чтобы сказать то, что считал необходимым не говорить Вам ранее, дабы не повредить Вашей добродетельности. Возможно, это поддержит Вас и Ваш дух, когда Вы окажетесь под попечительством синьора Монтекки.
Вы были примерной женой и доброй хозяйкой и, думаю, достаточно мудрой женщиной, чтобы понимать, что Ваш супруг ценит Вас и…»- слово вымарано белилами и поверх него написано дальше.- «Уважает.
Наш с Вами брак был волей наших семей, не нашей с Вами, и, боюсь, не был слишком счастливым для Вас. И, тем не менее, я благодарен Вам за то, как достойно Вы справились с ролью супруги графа Капулетти. А так же, за то, что сумели стать для Вашего мужа другом и даже более того.»- на бумаге небольшая капля чернил, натёкших с пера – видимо, задумался. Синьора Капулетти зажмурилась, унимая непрошенные слёзы.- «Как женщина, полагаю, Вы желали внимания и ласки, как глава клана я был связан долгом перед своим родом и желанием процветания ему. Ваш муж был строг и холоден с Вами, но это было для Вашего же блага.»
Письмо упало на её колени, а леди Камилла, спрятав лицо в ладонях, плакала. Плакала горько и безнадёжно.
«Арман… Мой Арман… Что же… Что же ты…»
Слёзы жгли искусанные губы… Она всё никак не могла отнять руки от лица.
Леди Камилла никогда не думала так о муже. Строг и холоден? Но так у всех. Никто не требует от мужчин ласки и нежности. Так и надо. Но почему тогда он обвиняет себя в этом?
Торопливо поправленное платье – не жест порядка, а скорее попытка вернуться в себя.
И письмо вновь в её руках. Дальше почерк мужа меняется, а синьора Капулетти почти с… счастьем?.. узнаёт тот самый почерк – кривой и «скачущий» - которым её муж писал свои пометки и указания…
«Как Вам уже известно, все мое состояние наследует Монтекки. Бог не дал нам наследника. Род Капулетти пресекся. Увы.»- синьора Капулетти поджала губы и вновь прикрыла глаза – слёзы удалось сдержать.
Да, она не смогла родить сына. Это её вина. Её.
Взгляд вновь устремлён в письмо и, уже с трудом разбирая ухудшенный волнением его почерк, читает:
«Я знаю, Вы склонны винить в этом себя и полагаете, что Ваш муж считает так же. Я никогда не стремился разубедить Вас в этом, но это не так. Ваш супруг видел довольно Ваших страданий от невозможности выносить сына, чтобы судить или обвинять Вас. И он безмерно благодарен Вам за дочь. Мою Джульетту. Радость моей жизни.»
Глаза вновь закрыты, письмо отброшено, а руки душат рыдания, рвущиеся из измученной груди. С трудом зажимая рот, она пытается успокоиться.
Нельзя.
Это не достойно.
Арман бы не одобрил…
«Арман…»
Рука в тонкой перчатке вновь подбирает письмо.
«Камилла. Бог свидетель, наследник не дал бы твоему мужу большего счастья, чем дочь, что ты родила мне. Как не знал твой муж большего горя, чем ее утрата. Камилла. Я знаю, твоя боль почти так же сильна. Она твое дитя, как и мое. Но ты и в эти черные дни всегда умела быть мне поддержкой и опорой. Между нами никогда не было открытости, как обремененный ответственностью за многочисленный и родовитый клан, граф Капулетти привык исходить из убеждения, что его жене не пристало вникать в политику мужа, а мужу разделять с женой бремя главы семьи. Но ты была мне поистине доброй и мудрой супругой, чуткостью, покорной и сдержанной. И я более чем ценю это, как и с годами пришедшие отношения доверия и приязни.» - леди читает, неверяще качая головой. Собранные волосы щекочут её шею, но она не обращает внимания…
«Дочь… Он не винит её… Господи, спасибо…»
«Графиня, Ваш муж искренне привязан к Вам и, полагаю, как бы там ни было, лучшей жены сложно желать. И потому мне будет больно знать, что ты несчастна. Как мне будет горько знать, если синьора Капулетти не сможет с достоинством перенести еще одну утрату. Твой муж всегда приказывал тебе. Но теперь вместе с приказом он просит тебя. Просит быть сильной и жить дальше под опекой недавнего врага, как бы ни было это трудно. Мы оба успели привыкнуть к одиночеству, твое же не будет полным. С тобою будет кормилица нашей дочери, привычная обстановка, слуги. Это оговорено в завещании. Возможно, ты даже не заметишь большой разницы.»
Эти слова больно бьют её, заставляя сжаться. А ещё…
А ещё она видит кляксу – такую, как бывает, когда ломается перо. В детстве, учась грамматике, она много раз так марала пергамент.
Дальше текст был написал уже новым, тонким пером и снова красивым почерком, словно опомнившись:
«В любом случае, иного тебе не остается.
Теперь у тебя новый господин, Камилла. Будь послушна ему. Синьора Монтекки, возможно, будет так добра скрасить отпущенные тебе Богом дни.
И помните, синьора. Ваш муж Вам благодарен Вам и любит Вас.
Ваш муж,
Граф Арман Капулетти.»
Письмо отложено.
А в душе пустота.
Всё прошло.
Уже ничего не будет.
Тогда почему за спиной словно выросли крылья?
Она поднялась со скамеечки и прошла в спальню мужа. Там, хлопая незакрытой створкой окна, по комнате гулял ветер.
Синьора Камилла подошла к столу, провела рукой по успевшей запылиться поверхности.
Главное – не смотреть на кровать.
Но мимо неё ещё пройти.
Шаг.
Второй.
И что-то сверкнуло в складках одеяла, вынуждая её повернуться.
Зеркальце.
Зеркальце, поймавшее лучик солнца.
Зеркальце, забытое, когда Арман всё ещё был жив.
Леди Камилла улыбнулась ему, словно своему знакомому и, подойдя к окну, распахнула створки.
Испуганные птицы вспорхнули прочь с веток жасмина.
Ветер, воспользовавшись разрешённой свободой, с новой силой влетел в комнату, обвевая лицо синьоры Капулетти ласковым своим прикосновением.
Графиня прикрыла глаза, и на секунду ей показалось, что это муж касается её своей рукою…
Улыбка озарило её строгое, хранившее следы прожитых треволнений лицо.
А что слёзы, катящиеся по её лицу… Что слёзы… просто вода…
Ветер их осушит…
Только не осушить ему кровоточащей в её сердце раны.
Но она стерпит.
И пройдёт гордо, потому что «…мне будет горько знать, если синьора Капулетти не сможет с достоинством перенести еще одну утрату»…
октябрь 2008-февраль 2009