Брэ. Или снова о Тибе и Юльке.

[gsm]

В июне желания здесь писать не было, посему эта зарисовка была показана только двум людям. Причем, в этом варианте, только одному. Первый вариант был короче и старшие синьоры в нем были русскими. Здесь, по всей видимости, все-таки венгры.
Давно думала повесить, чтоб удобнее было искать. Но надеялась чуток дописать. Сегодня решила, что шансов мало, так что пусть будет так, как есть. Чтобы уходящее осталось в уходящем году.

Тибальт - Сильвестр
Юлия - Дора
Ромео - Долхай

Вдохновили меня многочисленные шутки на тему труселей Тибальта на Юлькином балконе. Я честно так и не поняла, где там у венгров это люди увидели... но зарисовка написалась быстро.

==============вариант 2, дополненный, переделанный, старшие Капулетти - венгры========================

Черная мрачная тень лежала волнистым хвостом кота на новой черепице Дома Капулетти. Ремонт, которым так гордился Граф был завершен всего с месяц назад, аккурат в канун дня рождения юной Юлии. И теперь прекрасные бордовые чешуйки создавали ощущение морской ряби на закате. Впрочем, любоваться ими доводилось, пожалуй, (если брать людей достойных, а не всяких там трубочистов) лишь одному человеку, который и возлежал сейчас на оной крыше, печально уставясь на холодные звезды в ожидании утра, когда он убьет Монтекки, и прислушиваясь к звукам несколькими пьедами (мера длины вроде фута) ниже. А несколькими пьедами ниже, надо сказать, находился балкон той самой Юлии, в канун дня появления на свет которой была переложена крыша и которая (Юлия, не крыша) приходилась оному молодому человеку кузиной.
Тибальт Купулетти, прозванный в Вероне кошачьим принцем, только что перенес очередной приступ своей неприятной нервной болезни, и, как всегда делают кошки, фигурально выражаясь, зализывал раны в отдалении от людей, в близи животворного присутствия виновницы его страданий. Которая тем временем, перебраниваясь с кормилицей, добросовестно стирала его исподнее, часть которого уже украшало означенный балкон.
Но тут все трое участников сцены, двое из которых, разумеется, не подозревали о наличии в ней третьего, услышали треск виноградных лоз, зеленой бородообразной бахромой обрамлявших стену под балконом, тяжелое сопение и сдавленные проклятия. А затем Юлия увидела взъерошенную голову великовозрастного наследника вражеского клана, с которым она так весело целовалась на балу на зло жениху и кузену. Первого, то бишь жениха, синьорина не переносила на дух, как самовлюбленного лоснящегося франта, имевшего так же неосторожность, должно быть, от избытка чувств к невесте строить глазки ее добропорядочной матери, второго... впрочем, ее отношение ко второму было слишком неоднозначно, потому автор воздержится от комментариев по этому поводу. Она, конечно, глядела на смертеподобного родственника свысока своего маленького пухленького избалованного роста, но... в конце концов, она же стирала его белье. А это, между прочим...
Но вернемся к балкону и Ромео.
- Кто это там шумит? - Из комнаты осведомилась кормилица своим певучим грудным голосом. Тибальт насторожился, ожидая ответа. В конце концов он был стражем моральных принципов двоюродной сестры. Которые слегка, увы, прихрамывали. Как он сумел убедиться на сегодняшнем балу. Но от воспоминаний пульс учащался и снова хотелось завыть, хватая руками голову и ртом воздух. Потому он просто благоразумно прислушался.
- Да... коты, видимо, балуются. Должно быть, сейчас, замяучат. Кошек им охота. - Отозвалась девушка, с двусмысленной усмешкой глядя на довольную мужскую морду, сложа мокрые руки в замок на груди.
- Мяу. - Согласно протянул Мотекки и перевалился через перила.
- Ишь ты. Кошек им. Метлой им, а не кошек. Да и ты, голубушка, мала еще такие речи вести! - Прикрикнула служанка.
- Няня! - Притопнула девушка капризно, и, с вызовом глянув на симпатичного воздыхателя, кому напомнила, кому сообщила: - Я, между прочим, почти невеста! - И, скромно демонстрируя миру красоту своих обнаженных хозяйственных ручек, деловито опустила кисти обратно в воду.
На этих словах черепица подозрительно шкрябнула, а полная женщина продолжила рассуждать вслух из глухого нутра комнаты:
- Увесистый кот какой-то, больно. Откормили, поди, али не местный. Наши-то легко карабкаются. Да и твоего кузена взять...
- Ах, няня, ну тебя. - Заносчиво плюхнула тибальтовы штаны в корыте девушка, и, сдунув выбившийся локон со лба, игриво брызнула на потрепанного гостя, - Киса-киса-киса. -
- Не приманивай! Нагадют, гляди! А мне убирай! - Прикрикнула нянька, на счастье молодых людей, так и не выглянув на балкон.
- Мур-мур. - Нахально подыграл одетый принцем незваный гость, передразнивая отдувающую волосы хозяйку балкона.
- Сама разбирусь, что мне делать! - Показала язык Юлия, и тут же приманила этим невинным действием "кота".
- "Брррыссссь!" - Шутливо шепнула девушка.
- Мррр? - Вопросительно надул губы молодой человек, склонив голову на бок.
- Монтекки! - Делано нахмурилась Юлия.
- Капулетти! - Принял воинственную позу Ромео. И оба негромко захохотали.
Тибальт грациозной стелющейся пантерой метнулся к краю крыши и свесил черноволосую голову вниз, успев увидеть, как, белозубо улыбаясь, нахальный здоровяк с узнаваемыми очертаниями своей большой лапообразной пятерней трогает пухлую щечку Юлии.
- Какая разница, я все равно влюблен! - Заявил Монтекки. Юлия просияла, но целомудренно осведомилась, напрашиваясь на комплемент:
- И скольким девушкам Вы уже говорили это, синьор?
- Тебе одной, ты так прекрасна, что даже вражда наших семей... - Начал восторженный Ромео и осекся под скептическим взглядом синьорины.
- Т.е. это не ты битый месяц изводишь своими кошачьими трелями мою кузину Розалину? - Юлия ухмыльнулась, подняв бровь, и угрожающе опустила руки в таз.
- Розалину? - Задумчиво и удивленно переспросил молодой человек, искренне припоминая, и в этот момент его широкое кареглазое лицо приняло то выражение, какое оно обыкновенно имело, когда его хозяин не был поглощен страданием или незамутненным детским счастьем. - Я?.. Не помню. Увидев на балу тебя, я позабыл всех женщин мира! - Словно сменилась маска: Монтекки опять лучился обаянием чистой радости.
- Всегда предпочитала быть единственной женщиной мира! - Заявила обидившаяся вдруг дочь своей матери. Подумала, и продолжила, - Целуешься ты, конечно, весело, но раз я для тебя одна из многих, а целоваться ты сегодня больше не планируешь... И вообще, я тут белье стираю, видишь ли.
Ромео сперва скис, а при упоминании о поцелуях снова расцвел своей широченной улыбкой:
- Ну, почему же не планирую. Я как раз собирался предложить... - Голос понизился, делаясь обволакивающе-заговорщицким, брови в очевидном намеке моргнули на высоком открытом лбе двумя сочными размашистыми крыльями.
- Мда? - Заинтересованно заблестела глазами Юлия, опираясь на кулачки в лохани и подаваясь вперед так, чтобы из-под нацепленной поверх женских одежд нелепой для юной девушки мужской вещицы объемнее выглянули нетерпеливые до тщеславия девичьи богатства. - Давай тогда вон в том уголке балкона, чтоб няня не увидела. Да и папа еще есть. И Тибальт...
Ромео с готовностью очутился в указанном уголке, завлекающе протягивая руку, а Юлия, вытерев о свой божественный зад свои божественые пальчики, в припрыжку последовала за ним.
В этот момент нервная душа залегшего на краю крыши не выдержала, Тибальт ловко слетел с крыши на балкон. На конструктив его, как всегда, не хватило, потому он гневно сверкая глазами почти истерично рявкнул:
- Юлия! Где мои трусы!? (То есть, разумеется, он произнес "брэ", но читателю это было бы непонятно и он не смог бы оценить всю... пикантность ситуации, потому автор позволил себе слегка приблизить слово к его значению для современного ума...)
Монтекки вздрогнул, отдергивая руку, и озадаченно уставился на остановившуюся в своем прыжке к нему синьорину, пытаясь сообразить, почему этот припадочный задира ищет трусы в таком странном месте. Его лицо вновь приобрело описанное нами выше выражение недоумения и несколько обалделой задумчивости. А синьорина досадливо обернулась к двоюродному братцу, предусмотрительно закрывая собой воздыхателя и путь к оному, и зашипела:
- Хватит распугивать мне ухажеров! Нашел время! Вчерашние вон на веревке сохнут парусом!
Из этого можно было сделать вывод, что выпад молодым Капулетти был сделан совершенно правильно. Заданный вопрос сразу расставлял все точки над i. Нужные задавшему точки. Разумеется.
- А сегодняшние!? - Клацнул зубами тот так страшно, что Монтекки, и так уже благоразумно закинувший ногу на ограду, следуя нервным жестом руки синьорины, помахивающей ему ладонью на уровне зада в сторону сада, тут же принялся за остальное тело. Ссориться с припадочным братцем возлюбленной, к тому же застукавшим их на балконе девицы, значило идти против принципа "мир во всем мире", который Ромео исповедовал. И оный родственник девушки не исповедовал.
- А сегодняшние вот! - Разозлилась юная Юлия, схватив лохань и, с трудом задрав ее над головой, выплеснула ее содержимое на дрожащего не то от нервов, не то от ярости кузена, припечатав, - Кошка драная!
Тибальт зажмурился, всхлипом вдохнул воздух, и, втянув голову, ошарашено застыл, тяжело дыша и сжимая кулаки. Видимо, чтобы удержаться и не броситься с неразлучным кинжалом на обоих.
На крики в проеме показалась няня, назидательно произнося:
- А я говорила, не приманивай!
Раздался глухой стук о землю чего-то тяжелого и протяжный стонущий вой.
- Ну, и куды ты кошек гоняла? На котов и надо было плескать! А ты опять брата обидела! - Она по хозяйски принялась снимать с дрожащего от обиды Тибальта мокрое недостиранное Юлией белье. - Говорила тебе, не хочешь стирать, сама сделаю. Так нет! Тибальтово тебе давай!
- Нянька! Замолчи противная! - Вспыхнула юная прачка графских кровей. И нижняя губа ее капризно задрожала.
- Да, молчу. Говорю только, что цапаетесь больно уж темпераментно! Как бы чего не вышло!
Мертвенно бледный, оскорбленный Тибальт вытер лицо и убийственно посмотрел на Юлию:
- Убью! -
Не понятно было, в сущности, к кому относится эта угроза: наглеца на балконе, как Тибальт понял еще по звуку падения, уже не было. Но эта двусмысленность была ему на руку.
Синьорина ответила ему тем же обжигающим полным вызова взглядом. Кормилица испуганно ощутила в воздухе нешуточную грозу страстной ненависти. Спешно сорвала с веревки сухое тибальтово исподнее, всучила ему и поспешила оттащить молодого хозяина в комнату:
- Иди, иди, за другим после пришлешь. Да живей, пока не увидел кто.
Тот гордо сбросил с себя ее пухлые руки, рявкнул, чтоб лучше следила за воспитанницей и, засунув брэ за пазуху, ловко вскарабкался обратно на крышу.
- И нечего за мной шпионить! - Угрожающе выкрикнула Юлия вслед, судя по шагам, медленно удалявшемуся по черепице кузену. А затем набросилась на няньку, - Что ты жалеешь его?! Это МОЙ балкон! И вообще! Что он меня позорит все время! Давеча перед Парисом, теперь перед...
- Котом? - Усмехнулась кормилица.
- Котом! - Тряхнула волосами синьорина и закусила губы в улыбке.
- Глупая. Ох, глупая! - Заворчала кормилица, собирая с мокрого пола тряпки. -
- Сама такая! - Отобрала у нее белье Юлия и аккуратно сложила в лохань. - Воды лучше принеси еще. Надо бы перестирать.
- "Надо бы перестирать" - передразнила ее служанка. - Ну, уж нет, не дай нам Бог, не все драные коты еще тут еще перемяукали. Меня ты не выпроводишь. На один танец, я тебе сказала, еще можно кем-то прельститься, но дальше ни-ни. А ну как кот твой растреплет?
- Няня! -
- Нехватало еще, чтоб вся Верона шепталась о том, что ты стираешь тибальтовы трусы.
- Бесстыжая! Что ты болтаешь!
- А то! Монтекки же! - Кормилица внимательно посмотрела на синьорину, - Да ты, поди, и рада!
- Ну, положим, за Париса я не хочу замуж... - Затеребила в руках известную тряпицу синьорина.
- А за Ромео? - Служанка кинула оценивающий взгляд на руки воспитанницы. Той было определенно рано так близко знакомиться с данным предметом мужского гардероба.
- О чем это ты, кормилица? - Нахмурилась девушка и поджала губы. А нянька усмехнулась, качая головой:
- Ну, да. Я, глупая, неверно задала вопрос. А за Тибальта? - И, гордая произведенным эффектом женщина, удалилась с лоханью в дом, по рассеянности оставив в руках синьорины тот самый мокрый предмет, близкое знакомство любимицы с которым ее так беспокоило.
Юлия вспыхнула, распахнув ресницы. И зарылась носом в недостиранные штаны двоюродного брата. И с беззлобной улыбкой вспомнила давешнюю стычку со своим помешанным на чести кузеном.
В очередной раз пытаясь ограничить Юлию, возомнивший себя чуть ли не главой клана Тибальт здорово разозлил синьорину. В порыве яростного спора она прошипела, что стирать ей его портки неделю, если будет так, как он сказал. На что он побледнел до синевы и уточнил, что же намерена выиграть она, расчитывая на победу. Дикой кошкой она выплюнула ему в ответ, что получит его медальон и Верона узнает, наконец, что скрывается в нем. А затем на его глазах растопчет и сожжет безделушку. Мучитель прищурился и холодно поклялся, что она никогда не увидит его медальона. А затем вышло так, как сказал он. Он всегда - проклятие - он всегда оказывался прав.
Черепица настороженно шуркнула под порывом ветра.
И тут Юлия вдруг совершенно по-детски подпрыгнула, шаловливо скосила глаз на крышу и, изображая томность, ответила кормилице многозначительным и однозначным вздохом:
- Ах, няня...
- Повздыхай мне! Выйдешь за Париса как миленькая. - Проворчала показавшаяся в проеме женщина. Она твердо отобрала у любимицы тибальтово белье и убедительно шлепнула синьорину по заду. - Сымай его рубаху-то, не позорься. Ну, как мать зайдет.

22-25/6/11