Суть
Четыре дня это для меня мало.
Чувствовала, ощущала и воспринимала себя мертвецом. Разлагающимся трупом.
К последнему дню все-таки прикоснулась к Жизни, из минуса вернулась до нуля и слабого плюса.
Но, как показал финал дня, воскрешенный, было, мертвец не жизнеспособен.
Думаю, я поторопилась. Я не была готова. Более, чем до того - да. Но недостаточно.
И не стоит о том, что никто никогда не готов.
И все-таки, слава Богу.

Из сложеного в сердце:
Я помню службы с владыкой Евсевием, псковская епархия. Родой и теплый владыка. Родной и важный в моей жизни монастырь. Но не люблю псковщину.
Люблю новгородчину, это моя колыбель, мое детство, моя любовь. Владыку Льва не видела даже. Это не было сожалением. Скорее констатацией факта. И легким любопытством, какова архиерейская служба с архиепископом Львом, каков он. И это не было молитвой или просьбой.
Просто на родительскую субботу владыка приехал в Хутынь литургисать. Просто мы пололи дорожки к его приезду. Просто он совсем другой, нежели Евсевий или наш Владимир. Серьезный и простой. И, когда взглянул на меня, мне показалось, что чем-то они похожи с дедом.
Но, собственно, дорого именно то, что на незаданный вопрос Господь так просто и мгновенно ответил.

Я люблю коров. Я помню стадо в своем Дивущино, новорожденного теленка, которого мы почти приняли у матери и учили идти и помогали идти за матерью и стадом. Шершавые языки и парное дыхание этих удивительных созданий. Влажные глянцевые носы.
Мы шли с послушания выкидывать траву после прополки. От заливной гряды Волхова сопровождал стадо домой трудник-пастух Димитрий. Я побежала вниз, поближе. Трудники-пареньки пошутили, что там бодучий бык. А я вышла фотографировать. Пастух, видимо, понял все по моему лицу. И позволил.
Я гладила черную морду почти благоговейно. Телочка Зорька. Еще теленок. На телефоне - ее доверившаяся моей руке морда. Жаль, ощущения теплоты языка на коже пальцев можно только запомнить, и нельзя передать и сохранить иначе.
Мою смс маме "Я гладила теленка!" мама прочитала "Я гладила пеленки". О чем и сообщила родственникам. И все дружно соображали, откуда в монастыре пеленки.
На ферму на послушания берут только пострижениц. Инокинь и монахинь.

Вечером над головой низкая близкая россыпь звезд. Знакомый ковш Большой медведицы (я даже не вспомнила свой стихотворный венок ей), маленький ковших Малой. Будто на выпуклый свод черной бумаги побрызгали белой краской. Давно не видела такой красоты. Над Волховом небо кажется выше. Над монастырем низким - руку протяни и дотронешься.

Из невыученных уроков
Обратно решили автобусом. У нас были билеты, купленные в день приезда, на 19-00.
В 18-43 автобуса еще не было. Мы пошли за 10 метров от остановки купить кофе и плюшку.
Вернулись в 18-47. В автобус садились люди. Мы спешно поедали купленное.
Я знала, если останутся незанятые места, на них начнут сажать людей, у которых нет билетов. Но водитель сказал, что билеты не проверяет, и я спокойно доела свою порцию.
В автобусе была проверяющая женщина. Я спросила, показать ли ей билет, она ответила, пройти сесть на свободные места, и что подойдет сама.
Наши места были заняты. В салоне было одно свободное место.
Я подошла к сидящим на наших местах дородным дамам, предъявила билет и сообщила, что они на наших местах. На что они сообщили, что у них билет на эти же места. Что их автобус на 18-30 не пришел, и в кассе им сказали, чтобы они садились в наш автобус.
Я сперва растерялась. Потом пошла к контролеру. Та ответила так же, как в первый раз. Садитесь на свободные места. Я подошла снова к дамам и спокойно сказала, что не моя проблема, что их автобус не пришел, что это МОЙ рейс, и билет у меня на ЭТОТ автобус. И посоветовала разобраться ИМ с администрацией. Я даже не злилась. Не было раздражения. Только ощущения своей правоты и посягательства на мои права. Но дамы сообщили, что я могу пойти разбираться с администрацией сама, а они с места не встанут.
К тому времени в автобусе уже было полно людей с нашего рейса в том же положении. Все стояли в проходе, ругаясь с занявшими их места людьми. Естественно, безрезультатно.
Я подошла к единственному свободному месту, поставила на него пакет, решив, что, если уж ехать стоя, то стоять четыре часа по очереди. Спросила, не занято ли место спутником юноши у окна. Он сказал, что, вроде, девушка занимала, но ушла. Я решила, что на сиденье ничего не лежит, занятость не обозначена, и пока буду держаться этого места.
Проверяющая, на которую ругались уже очень многие, стала взывать к присутствовавшим, призывая людей случайно перепутавших наш рейс с рейсом в 19-03, выйти и пойти на свой автобус. Таковых не оказалось. Когда я устала слушать ее взывания, я перебила ее вопросом: "При чем здесь рейс 19-03, когда на наших местах люди с рейса на 18-30?". Она была очень удивлена. Стала быстро звонить куда-то.
Пришла еще одна дама. Опять начались вопросы по 19-03. Обещания всех посадить куда-нибудь и призывы сесть на свободные места. Люди отказались выходить, естественно, пока им не скажут, как они будут добираться до Питера.
В этот момент парень у окна по странной причине, мне не известной, вдруг сорвался и покинул салон. Я стала кричать Александру по фамилии, чтобы шла ко мне, что я заняла два места. Та еле протиснулась через толпу. Мы сели. Я сообщила, что места не наши, объяснила ей про то, что на наши нас не пускают личности с другого рейса и что мы с ней никуда не уйдем с этих мест, ибо наш рейс никто не отменял, и доказать что-то НАМ будет невозможно: нам не вернут билеты, нас никуда не посадят, скажут, что сами виноваты. Тем более, что нам на билетах не сделают никаких отметок, а, если и распишутся, я тоже могу расписаться и грош цена подписи, не подкрепленной печатью.
Сейчас я жалею, и уже сразу я жалела, что не попросила этих дам предъявить мне билеты. Если на них не было отметок, не беря в голову свое им сочувствие, с юридической точки зрения я имела все права требовать, чтобы они покинули места, занятые без единого доказанного основания.
Потом пришла та девушка, что занимала место. Я сказала ей, что парень передал, что место занято, но, что я не видела никаких доказательств ее присутствия. Она сообщила, что ее вещи наверху, над сиденьем. Я сказала, что могу ей посочувствовать, но никуда отсюда не уйдем, ибо в таком же положении, как и она. Оказалось, мы в полумраке не увидели перчаток на сиденье. Но решение свое я уже не стала менять. Не кричала, не возмущалась, не повышала голос. Просто была неимоверно жестка в отстаивании своих прав. Не знаю, что бы было, если бы девушка показала билет на наш рейс с номером места, где мы сидели. Может быть, тогда бы совесть христианская восстала, и я бы встала. Но она сказала, что заняла место. Я не была даже уверена, что она с нашего рейса. И мой юридизм не дал христианскому чувству шанса. Девушка забрала свои вещи.
Сейчас, как и уже сразу, я корю себя и виню себя не в том, что отстаивала права и не сдавалась пассивно в "смирении". А в том, что поступила с девушкой так же, как поступили со мной, хотя мне следовало добиваться того, чтобы мои права не попирались без попирания чьих-то сторонних прав.
Кончилось тем, что из автобуса выманили всех стоящих, пообещав другой автобус, оставив на местах всех незаконно их занявших людей с рейса 18-30. Надеюсь, их не обманули. Возможно, люди отмененного рейса перепутали и должны были ехать на 19-03. Я не знаю. Но мое мнение таково, что сотрудники автовокзала обязаны были вывести из салона всех людей не с нашего рейса, рассадить всех с нашего, а для оставшихся уже искать места в другом автобусе. Эти люди, с 18-30, знали, в отличие от нас, что могут не влезть в наш автобус. Потому они постарались быть первыми из вошедших в автобус. Я их понимаю и не могу осуждать. Но это было нечестно по отношению к нам.

Меня не тревожила совесть. Александра переживала. А я была спокойна. И только долгие попытки воззвать к собственному христианству привели к осмыслению того, что воз и ныне там, никакого уверенного поведения не было, несмотря на отсутствие раздражения и злости, а была защитная агрессия, что ничему меня не научили эти четыре дня, и что воскрешенный, было, труп нежизнеспособен.

А еще я вспоминала свою мысль, что автобус на обратном пути перевернется, и размышляля, повезет нам, оставшимся, или тем, кто покинул наш рейс. Но ничего не случилось. И мегафон даже не отключил мне телефон до конца этого дня, оставляя шанс сообщить маме, если что-то случится.

Вот такой неприятный и постыдный для меня инцидент.